Фигурные скобки

— В обычной физике — оно конечно, — отвечает Цезарь, пытаясь надколоть вилкой ускользающую маслину. — Но когда речь идет о физической магии… Вот возьмите такое понятие — чудо. Если бы наблюдатель владел методикой подсчета КПД наблюдаемого чуда, он бы не сомневался — КПД чуда больше ста процентов. Полезная работа существенно превышает затраченную.

— Сто пудов, — соглашается с ним Воробьев. — Затраченная, может быть, всего-то и есть работа по произнесению заклинания, по творению ворожбы, плюс подготовительные мероприятия. Помните Емелю? Ему ведь тоже надо было «по щучьему велению» произносить, тратить калории, и потом, не будем забывать, что на ловлю щуки он силы какие-то затрачивал. Так что затраченная работа это по-любому работа, даже в таких предельных ситуациях, но зато полезная ее существенно превышает.

— Логика понятна, — говорит Капитонов, просияв улыбкой. — Но если так, это не совсем чудо, это другое. Для чуда вообще не надо затрачиваться, оно дается извне, вне связи с вашими трудовыми затратами. — Он разрезал булочку, чтобы намазать маслом. — Вы говорите о том, что принято называть… собственно, как называть?.. волшебством, а не чудом. Волшебства не бывает без ворожбы, это верно, то есть нет волшебства без работы затраченной. А чудо является, когда затраченной работы ноль. Я не прав?

— Вы хотите сказать, для вычисления КПД чуда надо полезную работу разделить на ноль? — спрашивает Воробьев и разбивает скорлупу на остром конце яйца точным ударом ножа.

— Вообще-то деление на ноль запрещено. Но если вместо нуля в знаменателе будете иметь в виду сколь угодно малую величину, стремящуюся к нулю, то и в результате вам надо ждать результата, стремящегося к бесконечности.

— КПД чуда — бесконечное число процентов?

— Ну, может быть, бессмысленно выражать бесконечность в процентах.

— А что касается волшебства, его КПД в процентах выражать, это, по-вашему, корректно? — спрашивает Цезарь, косясь на одноименный салат, который проносит мимо него Пожиратель Времени.

Капитонов резко отводит взгляд от проходящего мимо соседа.

— Это не я сказал. Это вы так выражаетесь, — отвечает Цезарю Капитонов.

— А вы, извините, кто?

— Евгений Капитонов. Менталист, если угодно.

— А если нет? Если нет никакого чуда? Если вообще ничего нет — ну, вот как сейчас, то каков КПД нашего бездействия? — спрашивает Воробьев.

— Это про что?

— Про то, что затраченной работы ноль, и полезной ноль. КПД — ноль поделить на ноль?

— КПД чего?

— А ничего. Того, что ничего не происходит.

— Как можно вычислить коэффициент полезного действия, если полезного действия нет? — не понимает Капитонов.

— Да вот так — ноль на ноль. Представим себе машину, которая создана исключительно для принципиального бездействия.

Капитонов отвечает:

— Ноль на ноль получится неопределенность.

— Неопределенность-то с чего взялась? — беспокоится Цезарь. — Не оттого ль, что отсутствует чудо?

— Нет, оттого, что в знаменателе отсутствует затраченная работа.

— Но при нулевой затраченной работе в знаменателе — в случае чуда, как вы только что сами заметили, мы в числителе должны иметь эффект, чудесный эффект, одним словом, не ноль. И тогда наш КПД — бесконечность.

— Да, но это не наш КПД.

— КПД чуда.

— Стоп, — говорит Воробьев. — Где оно, чудо? Получается, мы все время живем в состоянии неопределенности. В состоянии ожидания и ожидания именно чуда? Я вот в данный момент не затратил работы, и что получил? Ноль на ноль — неопределенность. Не понимаю. Я хочу знать КПД моего бездействия. Почему он не равен нулю? Если он — неопределенность, значит, я вправе рассчитывать на определенность? То есть на то, что будет чудо.

Помолчали. Подумали. Капитонову кажется, что его заболтали.

— При чем тут вообще КПД? — спрашивает Капитонов. — КПД — это просто процентное отношение одного к другому. КПД это не Бог, не демиург, не светлая или темная сила. Это просто КПД.

— Но от нас его требуют при аттестации.

— И чтобы он был больше ста процентов. Это влия ет на заработок, на категорию.

— Интересно, — говорит Капитонов.

— А вы разве не так зарабатываете? — спрашивает Воробьев.

— Я другим зарабатываю, — говорит Капитонов.

— Вам повезло.

— Подождите, но у вас есть права, — говорит Капитонов. — Кто-то должен вас защитить. У вас есть профсоюз?

— Скажите, Капитонов, а вы бы смогли пятью хлебами накормить пять тысяч человек? — спрашивает Цезарь.

— Что за вопрос? Нет, конечно.

— И я тоже.

Встает и уходит. Воробьев говорит:

— Совершенно не умеет спорить. Догматичен. Особенно когда касается принципиальных вопросов. А у меня котлетка была, она где?

— И у меня была — вот тут, на тарелке.

— Я не ел.

— И я не ел, — недоумевает Капитонов. — Куда-то исчезла.

— Ладно, хрен с ними, с котлетками, — говорит Воробьев и, ошеломляя Капитонова легкостью примирения с нестандартными обстоятельствами, как ни в чем не бывало приступает к инжиру.

— Это как же? — задается Капитонов неопределенным вопросом.

Удручен Капитонов. Когда что-нибудь невероятное его настигает, он пытается первым делом разобраться в себе: так ли воспринял?