Фигурные скобки

Капитонов помнит это число, но умеет о нем не думать. Это одно из трех двузначных чисел, которые никто не загадывает.

Он знает, что об этом думать нельзя.

Он умеет об этом не думать.

О чем угодно, но о другом (ни о чем в идеале), и другое ему себя предлагает в лице или качестве — то грызуна, то Николь Мэри Кидман, то горельефа на фасаде какого-то дома, то теории катастроф.

Он уверен, что думает о другом и что бодрствует и не спит, и только хочет уснуть. Но какое-то подобие сна ему все же дается — под самое утро. Он все равно понимает, что это не сон, потому что не спит, и, когда звонить начинает мобильник-будильник,

07:30

открывает, разбитый, глаза с досадой на то, что провалялся напрасно в постели. Но тот как бы сон не забылся, как с ними, снами (с ними и с нами), бывает, а, наоборот, вспоминается. И вспоминается именно стороной содержательной. А раз есть таковая, то и тот как бы сон — все-таки сон. Кратковременный, может быть, сон, но все-таки сон.

Погасив будильник, Капитонов остается в постели — восстанавливать содержание все-таки сна.

07:31

Хомячок. Из детства Капитонова. Клетка, в ней древесная стружка, поилка, кормушка и маленький домик.

Главное — не о крови, не о разбитом стекле…

Домик — это пластмассовый куб, меньше банки для соли. Отверстие, круглое — вход и выход. По размеру — проходит крупная слива, а яйцо куриное — вряд ли. Хомячок предпочитает жить в тесноте — перетаскивает в домик стружку извне, забивает ею все помещение. Вход стружкой забит. Собственно, это не сон еще, а экспозиция сна. Что предъявлено данностью. Сон же вот. Если сон.

Капитонов пальцем выковыривает стружку из домика. А хомяк не дает, но как он не даст? Капитонов пальцем стружку достал. Глядь, она уже снова натаскана. Он опять ее пальцем. Глядь, опять. Он опять ее пальцем. Глядь, опять.

Это могло бы и не сном быть, а просто воспоминанием (было в детстве дело такое: он выковыривал стружку из домика хомяка), только вот сейчас выковыривал стружку не ребенок, а взрослый — в уме.

Доктор Фрейд был бы последним лохом, если бы вслед за хомяком не пришел бы тут на ум Капитонову. Вспоминая о хомяке, спрашивает себя Капитонов: а нет ли в этом латентного гомосексуализма? Сам себе отвечает, что нет. Он, вообще говоря, полагает, что латентный гомосексуализм изобретен настоящими, не латентными, но нет ли и в этом суждении латентного гомосексуализма? Послушать некоторых, он везде, особенно много его в Дон Жуане… А нет ли латентного гомосексуализма в том, что Мухин в этой тетради зациклился на Капитонове? А нет ли латентного гомосексуализма в том, что Водоёмов пригласил на конгресс Капитонова? И вообще, почему на конгрессе так мало женщин?

Восстал и оделся. Утренние процедуры, как в учебном тексте на тему «My morning». Хочет побриться, но с удивлением замечает, что, кажется, брит, — тут и вспомнил, что брился часа три-четыре назад.

А нет ли ла…

Но мысль пресекает, плеснув на лицо холодную воду. Увы, это не придает ему бодрости.

Чувствуя себя разбитым (побритым), не выспавшийся (но побрившийся) Капитонов покидает свое жилище и отправляется завтракать.

08:06

Мысли его о тетради — когда он спускается в лифте. Самый трудный вопрос: для чего она ему дадена? С целью какой?

Девушка-стражница перед входом в кафе отмечает в таблице реально пришедших.

— Будьте добры — номер вашего номера. «32», — машинально думает Капитонов, продолжая размышлять о своем.

— Простите, вы не назвали ваш номер. — 32, — опомнился Капитонов.

08:11

Капитонов с тарелкой в руках изучает предложения шведского стола. Выбрав стратегию «всего понемножку», он, однако, игнорирует блинчики с творогом, а жареным колбаскам предпочитает капустную котлетку.

Сев за стол у незажженного камина, неторопливо приступает к трапезе.

Желающими позавтракать наполняется зал. Капитонов пытается угадать, кто из пришедших участники конференции, — не вся же гостиница принадлежит им.

Двое с тарелками просят разрешить подсесть (свободных столиков больше не видно). Судя по бейджикам, один значится микромагом Александром Цезарем, другой — манипулятор Сергей Воробьев. За столом они продолжают свой разговор.

— Нет, мне кажется, это не реально, — говорит Цезарь. — Для аттестации надо выбирать другие критерии. Нет методики подсчета КПД.

— Тем более когда КПД более ста процентов, — соглашается ним Воробьев. — Я вот скажу, что у меня двести. И докажите, что сто пятьдесят.

— Двести это не много. Я настаиваю, что у меня двести двадцать — двести сорок, не менее.

— Простите, вы о коэффициенте полезного действия? — встревает Капитонов, изумленный услышанным.

— Ну да, о КПД.

— КПД по определению не может быть более ста процентов.

— Почему?

— Как почему? Потому что КПД это процентное отношение полезной работы к затраченной. А полезная работа всегда меньше затраченной.