Филипп II Македонский

Наконец, самым важным обстоятельством в то время в глазах Александра, скорее всего, были предположения, что Филипп не возьмет его с собой в азиатский поход, а оставит его регентом в Македонии и своим заместителем в роли гегемона Коринфского союза. Вкупе с назначением Аттала одним из начальников передового отряда эти подозрения стали последней каплей. Несомненно, роль, которую Филипп предназначал для Александра, была весьма значительной и ответственной, и очевидно, что ему был нужен человек, доказавший свою доблесть и свои способности, которому он мог бы доверить Македонию и Грецию в свое отсутствие. Вероятно, царь осознавал и опасность для его державы в случае, если бы оба они отправились в Азию и потерпели неудачу. Должно быть, он хорошо помнил мрачное пророчество Аполлона Дельфийского, к которому он обратился после победы при Херонее. Когда Филипп спросил, что с ним будет, оракул ответил:

О, если б мне довелось не сражаться в бою Термодонтском,

Но, уподобясь орлу, на битву взирать с поднебесья!

Плачет о доле своей побежденный, погиб победивший.[759]

Последняя строка, наверное, приходила к нему в страшных снах, и он не хотел обрекать на смерть в азиатском походе и себя, и своего сына.

Конечно, Филипп, скорее всего, вовсе не собирался оттеснять Александра в тень, но тот, отличаясь чрезмерной горячностью и неосторожностью (как показывает эпизод с Пиксодаром), не был готов внять доводам рассудка. Он приложил все силы, чтобы снискать боевую славу, а теперь его лишали отличной возможности достичь большего, в то время как отец отправлялся на завоевание новых стран. Плутарх пишет:

«Всякий раз, как приходило известие, что Филипп завоевал какой-либо известный город или одержал славную победу, Александр мрачнел, слыша это, и говорил своим сверстникам: "Мальчики, отец успеет захватить все, так что мне вместе с вами не удастся совершить ничего великого и блестящего". Стремясь не к наслаждению и богатству, а к доблести и славе, Александр считал, что чем больше получит он от своего отца, тем меньше сможет сделать сам. Возрастание македонского могущества порождало у Александра опасения, что все великие деяния будут совершены до него».

Прежнее восхищение отцом сменилось чувством неприязни, которое привело к страшным последствиям.[760]

Если вспомнить о том, что Александр скрывался в Иллирии и что Павсаний был родом из Орестиды в западной Македонии, то предположение о том, что Александр и его мать были замешаны в заговоре, использовав в качестве орудия готового на все Павсания, не кажется таким уж неправдоподобным.[761] Можно ли считать случайным совпадением, что Филипп был убит на следующий день после свадьбы своей дочери и Александра Эпирского, при том что этот брак должен был снизить влияние Олимпиады при эпирском дворе? Или что Александр недавно узнал о планах Филиппа отправиться в азиатский поход без него?

И совпадение ли то, что в 331 году, посетив оракула Зевса-Аммона в оазисе Сива в Египте, Александр спросил, «все ли убийцы Филиппа понесли наказание?»[762] Отцеубийство во все времена считалось самым гнусным преступлением. Он приехал к оракулу по многим причинам, но с чего бы ему задавать вопрос об убийстве отца, которое случилось пять лет назад, если только его самого не касались подозрения в соучастии? Подозрения прилипчивы, и если они сохранялись, то очиститься от них полностью можно было с помощью бога, подтвердившего, что все причастные к убийству Филиппа действительно уже наказаны.

Глава 14

После Филиппа

Реакция

Убийство Филиппа имело далеко идущие последствия, не последним из которых стало восстание греков против македонской гегемонии. По словам Эсхина,[763] первыми весть о смерти Филиппа в Афины принесли разведчики афинского полководца Харидема, который в то время, возможно, занимался какими-то тайными военными приготовлениями во Фракии. Вне себя от радости, Демосфен убедил Совет устроить благодарственное жертвоприношение и наградить венком Павсания, убийцу Филиппа, а затем «появился среди народа в светлом, красивом плаще, с венком на голове, хотя всего за семь дней до того умерла его дочь».[764] По этому поведению можно судить о степени его ненависти к Филиппу, так как он обожал свою дочь, а траур обычно длился месяц.

В Македонии смерть царя вызвала смятение и крайнее замешательство: