Читаем Философия настоящего полностью

Множества физических вещей определяются, следовательно, по их границам, и среди этих вещей телесный организм получает свое определение таким же образом. Если, например, мы рассматриваем цвета и осязаемость вещей как зависимые от физиологических процессов в организме, то аргумент строится на допущении определимых физических вещей, в том числе организма как он есть в наличии. Приоритета реальности, приписываемой телесному организму, в опыте нет. Если можно помыслить, что рука пройдет через видимый стол, то в равной степени можно помыслить, что рука пройдет через видимую ногу. Эти физические вещи являются все без исключения дистанционными опытами. То есть они помещены в пространство, и чтобы быть таким образом помещенными, они упорядочиваются из центра O

системы координат. Формы, в которых они появляются, суть оптические перспективы, и восприятие придает им реальность в терминах переживания манипуляторной области, в которой они подвергаются контактной проверке на перцептуальную реальность; но они остаются в этой области визуальными объектами. Внутри этой манипуляторной области искажения оптических перспектив исчезают. Вещи достигают стандартных размеров. То, что они имеют стандартные размеры, предполагает, что центр O
может быть найден в любой точке, и там вещи будут обладать пространственными значениями, находимыми в этой манипуляторной области. Основополагающий постулат Ньютоновой физики, что любое множество картезианских координат можно взять как основу для упорядочения и измерения вещей и их движений, заключен в нашем перцептуальном мире. Понятийное мышление логически сформулировало установку перцептуального опыта. Тогда возникает вопрос: какова природа этой установки, благодаря которой восприятие безразлично перемещается из одного центра O
в другой?

Дистанционных стимулов в непосредственном восприятии достаточно, чтобы вызвать приближение или удаление и вытекающие отсюда контакты и консуммации. То, что перцепция должна представлять отдаленные объекты как обладающие физическими значениями манипуляторной области, не содержится в успешном поведении воспринимающего организма. Сказать, что с дистанционной стимуляцией сплавлен памятный образ дистанционного стимула, как он проявлялся в области манипулирования, — значит спрятать процесс за термином. Он может быть сплавлен с ней таким образом, потому что отдаленная стимуляция уже есть физическая вещь. В манипуляторной области объект действует на воспринимающий организм, и это действие в перцептуальном опыте означает давление его объема на организм. Есть бесконечно много других характеристик его действия — его температура, его запах и т. д.; но все это характеристики его как массивной вещи, и до этой внутренней природы физической вещи мы никогда не доходим, подразделяя ее визуальные очертания. В физической вещи проявляется содержание, принадлежащее изначально только организму: это давление (то, что Уайтхед назвал «назойливостью» вещей). И вопрос в том, как оно проникает в вещь. Дистанционно-визуальные и контактно-тактильные границы присутствуют в непосредственном опыте. Я рассматриваю не метафизический вопрос о том, как мы приходим от внутреннего опыта к миру вне нас, а вопрос о том, как отдаленные ограниченные объекты обретают внутренности перцептуальных объектов — внутренности, никогда не обнаруживаемые подразделениями. Я уже высказал предположение, что давления телесных поверхностей друг на друга, прежде всего одной руки на другую, передаются объекту, и вопрос, который я ставлю, состоит в том, как происходит этот перенос.

Единственный ответ, который я на этот вопрос могу дать, следующий: хватая и толкая вещи, организм идентифицирует собственное усилие с контактным переживанием вещи. Он возвышает это переживание своими усилиями. Схватить твердый объект значит стимулировать себя осуществить это внутреннее усилие. Организм возбуждает в себе действие, исходящее также из нутра вещи. Оно исходит из нутра вещи, поскольку опыт усилен действием тел на организмы и на другие вещи в воспринимаемом мире. Объект организма возбуждает в организме действие объекта на организм и тем самым оказывается наделен тем внутренним родом давления, который конституирует внутренность физической вещи. Лишь поскольку организм принимает при этом установку вещи, эта вещь приобретает такое нутро.

Перейти на страницу:

Все книги серии Социальная теория

В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы
В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы

В книге анализируется и обобщается опыт публичной дискуссии о переносе столицы России в контексте теории национального строительства и предлагается концепция столиц как катализаторов этих процессов. Автор рассматривает современную конфронтацию идей по поводу новой столицы страны, различные концепции которой, по его мнению, вытекают из разных представлений и видений идентичности России. Он подробно анализирует аргументы pro и contra и их нормативные предпосылки, типологию предлагаемых столиц, привлекая материал из географии, урбанистики, пространственной экономики, исследований семиотики и символизма городских пространств и других дисциплин, и обращается к опыту переносов столиц в других странах. В центре его внимания не столько обоснованность конкретных географических кандидатур, сколько различные политические и геополитические программы, в которые вписаны эти предложения. Автор также обращается к различным концепциям столицы и ее переноса в российской интеллектуальной истории, проводит сравнительный анализ Москвы с важнейшими современными столицами и столицами стран БРИК, исследует особенности формирования и аномалии российской урбанистической иерархии.Книга адресована географам, историкам, урбанистам, а также всем, кто интересуется современной политической ситуацией в России.

Вадим Россман

Политика
Грамматика порядка
Грамматика порядка

Книга социолога Александра Бикбова – это результат многолетнего изучения автором российского и советского общества, а также фундаментальное введение в историческую социологию понятий. Анализ масштабных социальных изменений соединяется здесь с детальным исследованием связей между понятиями из публичного словаря разных периодов. Автор проясняет устройство российского общества последних 20 лет, социальные взаимодействия и борьбу, которые разворачиваются вокруг понятий «средний класс», «демократия», «российская наука», «русская нация». Читатель также получает возможность ознакомиться с революционным научным подходом к изучению советского периода, воссоздающим неочевидные обстоятельства социальной и политической истории понятий «научно-технический прогресс», «всесторонне развитая личность», «социалистический гуманизм», «социальная проблема». Редкое в российских исследованиях внимание уделено роли академической экспертизы в придании смысла политическому режиму.Исследование охватывает время от эпохи общественного подъема последней трети XIX в. до митингов протеста, начавшихся в 2011 г. Раскрытие сходств и различий в российской и европейской (прежде всего французской) социальной истории придает исследованию особую иллюстративность и глубину. Книгу отличают теоретическая новизна, нетривиальные исследовательские приемы, ясность изложения и блестящая систематизация автором обширного фактического материала. Она встретит несомненный интерес у социологов и историков России и СССР, социальных лингвистов, философов, студентов и аспирантов, изучающих российское общество, а также у широкого круга образованных и критически мыслящих читателей.

Александр Тахирович Бикбов

Обществознание, социология
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика

Антипсихиатрия – детище бунтарской эпохи 1960-х годов. Сформировавшись на пересечении психиатрии и философии, психологии и психоанализа, критической социальной теории и теории культуры, это движение выступало против принуждения и порабощения человека обществом, против тотальной власти и общественных институтов, боролось за подлинное существование и освобождение. Антипсихиатры выдвигали радикальные лозунги – «Душевная болезнь – миф», «Безумец – подлинный революционер» – и развивали революционную деятельность. Под девизом «Свобода исцеляет!» они разрушали стены психиатрических больниц, организовывали терапевтические коммуны и антиуниверситеты.Что представляла собой эта радикальная волна, какие проблемы она поставила и какие итоги имела – на все эти вопросы и пытается ответить настоящая книга. Она для тех, кто интересуется историей психиатрии и историей культуры, социально-критическими течениями и контркультурными проектами, для специалистов в области биоэтики, истории, методологии, эпистемологии науки, социологии девиаций и философской антропологии.

Ольга А. Власова , Ольга Александровна Власова

Медицина / Обществознание, социология / Психотерапия и консультирование / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное