Читаем Философия настоящего полностью

Так вот, значение этой особенности метода ученого, на чем уже давно настаивает профессор Дьюи, заключается в том, что познавательный процесс протекает внутри опыта и что так называемые перцепты, не попавшие под сомнение, которое знание стремится разрешить, просто наличествуют и не подвержены воздействию никаких когнитивных свойств. Мы не осознаем окружающие нас объекты, если только не пытаемся заверить себя в их существовании, их качествах и их значениях; хотя любой объект может пасть под подозрение и стать тем самым удостоверенным объектом познания. Мы должны быть способны, в логических и методологических целях, установить вещи, просто наличествующие, в терминах того, что мы находим в своих познавательных приключениях.

Я не буду пространно обсуждать анализ познания у профессора Дьюи, поскольку вряд ли смогу улучшить описание этого процесса, которое он дал, так же как и сделать его более убедительным для тех, кого он не убедил. Я хотел бы, однако, выделить одну черту этого опыта, который именуется перцепцией, даже когда речь идет о том, что просто наличествует отдельно от всякой установки осознания со стороны так называемых перципиентов. Эта черта — дистанционный характер всех наших перцептуальных объектов. Как я уже отмечал, это опыт, в котором доминируют голова и ее нервное наследование. Физическая вещь возникла в опыте через прямой контроль нашего поведения по отношению к ней, поскольку ее связывают с нашими организмами дистанционные чувства, располагающиеся в голове; в этом случае связь через дистанционные чувства заранее вызывает и контролирует манипуляторные реакции в отношении отдаленного объекта, который мы ищем или избегаем. Перцептуальный объект соответствует свернутому акту, и если мы сомневаемся в реальности того, что видим или слышим, то мы должны довести акт до действительного контакта. Сомневающегося Фому может убедить только собственная рука. Даже тактильная иллюзия может быть развеяна только другими контактами. Мир, простирающийся вширь из нашей манипуляторной области, особенно в своих перспективных свойствах, легче всего забрасывается в когнитивное поле, хотя это никогда не касается больше чем некоторых черт мира. В наличии всегда есть мир перцептуальной реальности, служащий основой для нашего исследования. Следовательно, психологу и эпистемологу легко обобщить эту установку, приписав сознание всему перцептуальному опыту. А ответ им надо искать в местоположении их сомнений и в том, как они их рассеивают.

Мы не можем, конечно, отойти от непосредственного опыта обращения с объектом или видения его. Но мы можем установить условия, при которых объект нашего манипулирования и зрения наличествует (is there). Эти условия включают не только структуру физического мира, в котором мы находим объекты, но и организм, связанный с ним и с ними. В этом смысле мы можем проследить, как отраженный свет идет на сетчатку и как нервное возбуждение проходит по зрительному нерву к центральным нервным путям; и таким же образом можно проследить возбуждение нервов, идущее от кожи, мышц и суставов, когда наши руки манипулируют объектом.

Между тем, очевидно, что этот анализ происходит внутри мира вещей, таким образом не анализируемых; ибо объекты вокруг нас — единые объекты, а не просто суммы частей, на которые их разбивает анализ. И они являются тем, что они есть, в связи с организмами, среду которых они конституируют. Сводя вещь к частям, мы разрушаем вещь, которая была в наличии. Это уже не стол, не дерево, не животное. И даже если посредством какого-то процесса эти части срастутся и станут вещами, которыми они были, все же остается в силе то, что они не станут вещами, которыми они были в этой среде этого организма, коли уж они перестали быть частями этой среды. Мы говорим об этих различиях как о значениях, которыми обладают эти вещи в связи с организмами. При всем при том эти значения принадлежат вещам, и они так же объективны, как и свойства, принадлежащие этим вещам в средах других организмов. Для организмов, наделенных схожими аппаратами чувственного восприятия, чувственные качества по большей части одинаковы, хотя всегда есть различия в этих качествах, обусловленные различиями в этих аппаратах и в условиях, при которых вещи входят в связь с чувствами разных организмов. Другие свойства, как, например, питательность (для животного, которое может переварить и усвоить определенные вещи), опасность или защита, в равной степени возникают как объективные характеристики, когда объекты входят в связи с определенными организмами и принимают эти значения. Такие характеристики явно возникают вместе с развитием организмов и в их меняющемся опыте.

Перейти на страницу:

Все книги серии Социальная теория

В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы
В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы

В книге анализируется и обобщается опыт публичной дискуссии о переносе столицы России в контексте теории национального строительства и предлагается концепция столиц как катализаторов этих процессов. Автор рассматривает современную конфронтацию идей по поводу новой столицы страны, различные концепции которой, по его мнению, вытекают из разных представлений и видений идентичности России. Он подробно анализирует аргументы pro и contra и их нормативные предпосылки, типологию предлагаемых столиц, привлекая материал из географии, урбанистики, пространственной экономики, исследований семиотики и символизма городских пространств и других дисциплин, и обращается к опыту переносов столиц в других странах. В центре его внимания не столько обоснованность конкретных географических кандидатур, сколько различные политические и геополитические программы, в которые вписаны эти предложения. Автор также обращается к различным концепциям столицы и ее переноса в российской интеллектуальной истории, проводит сравнительный анализ Москвы с важнейшими современными столицами и столицами стран БРИК, исследует особенности формирования и аномалии российской урбанистической иерархии.Книга адресована географам, историкам, урбанистам, а также всем, кто интересуется современной политической ситуацией в России.

Вадим Россман

Политика
Грамматика порядка
Грамматика порядка

Книга социолога Александра Бикбова – это результат многолетнего изучения автором российского и советского общества, а также фундаментальное введение в историческую социологию понятий. Анализ масштабных социальных изменений соединяется здесь с детальным исследованием связей между понятиями из публичного словаря разных периодов. Автор проясняет устройство российского общества последних 20 лет, социальные взаимодействия и борьбу, которые разворачиваются вокруг понятий «средний класс», «демократия», «российская наука», «русская нация». Читатель также получает возможность ознакомиться с революционным научным подходом к изучению советского периода, воссоздающим неочевидные обстоятельства социальной и политической истории понятий «научно-технический прогресс», «всесторонне развитая личность», «социалистический гуманизм», «социальная проблема». Редкое в российских исследованиях внимание уделено роли академической экспертизы в придании смысла политическому режиму.Исследование охватывает время от эпохи общественного подъема последней трети XIX в. до митингов протеста, начавшихся в 2011 г. Раскрытие сходств и различий в российской и европейской (прежде всего французской) социальной истории придает исследованию особую иллюстративность и глубину. Книгу отличают теоретическая новизна, нетривиальные исследовательские приемы, ясность изложения и блестящая систематизация автором обширного фактического материала. Она встретит несомненный интерес у социологов и историков России и СССР, социальных лингвистов, философов, студентов и аспирантов, изучающих российское общество, а также у широкого круга образованных и критически мыслящих читателей.

Александр Тахирович Бикбов

Обществознание, социология
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика

Антипсихиатрия – детище бунтарской эпохи 1960-х годов. Сформировавшись на пересечении психиатрии и философии, психологии и психоанализа, критической социальной теории и теории культуры, это движение выступало против принуждения и порабощения человека обществом, против тотальной власти и общественных институтов, боролось за подлинное существование и освобождение. Антипсихиатры выдвигали радикальные лозунги – «Душевная болезнь – миф», «Безумец – подлинный революционер» – и развивали революционную деятельность. Под девизом «Свобода исцеляет!» они разрушали стены психиатрических больниц, организовывали терапевтические коммуны и антиуниверситеты.Что представляла собой эта радикальная волна, какие проблемы она поставила и какие итоги имела – на все эти вопросы и пытается ответить настоящая книга. Она для тех, кто интересуется историей психиатрии и историей культуры, социально-критическими течениями и контркультурными проектами, для специалистов в области биоэтики, истории, методологии, эпистемологии науки, социологии девиаций и философской антропологии.

Ольга А. Власова , Ольга Александровна Власова

Медицина / Обществознание, социология / Психотерапия и консультирование / Образование и наука

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное