Философия настоящего

Я уже касался того свойства физической вещи, которое проявляется в ее воздействии на нас и на другие физические вещи изнутри нее самой, из ее нутра. Это свойство не фигурирует в описании физических вещей у ученого. Его формулировка инерции как тенденции тела оставаться в том состоянии покоя или движения, в котором оно находится, и силы как того, что служит причиной такого состояния, всегда дается в терминах скоростей, ускорений, замедлений и их соотношений друг с другом. Она никогда не имеет дела с внутренностью тела, а лишь с наружностью, которую анализ тела выявляет.

Само собой разумеется, что вещи, вовлеченные в наблюдение ученого, и аппарат его лаборатории и эксперимента не являются частью неявного поля его проблемы и имеют реальность, независимую от решения проблемы. Иначе проблема никогда не могла бы быть решена. Например, актуальные наблюдения положений звезд около Солнца на негативах во время полного солнечного затмения и аппарат, с помощью которого эти положения были с высокой степенью точности измерены, несомненно, обладали для ученого реальностью, на которую он опирался при оценке гипотезы Эйнштейна. Его конечная реальность обнаруживается в этих тщательно спланированных наблюдениях и экспериментах, и присутствующие в ней вещи не подлежат сомнению, по крайней мере до тех пор, пока не возникнет новая проблема, могущая затронуть эти самые вещи и переживание их ученым. Но тогда он подходит к новой проблеме с набором столь же тщательно продуманных наблюдений и экспериментов, и теми бесспорными вещами, которые ими подразумеваются.

Верно также и то, что с другой стороны его предприятия, когда он убедился в жизнеспособности своей гипотезы и, возможно, сформулировал ее с окончательностью геометрии пространства-времени Минковского, этой окончательности формы в его научной установке нет места. Он готов найти проблему в этой системе так же, как и везде в мироздании. Окончательность его формулировки логическая, т. е. это утверждение о том, что гипотеза была приведена в непротиворечивую связь со всеми другими относящимися к делу открытиями в мире, каким он для нас существует. На данный момент она отвечает требованиям того, что мы называем фактами, как, например, два столетия отвечала им Ньютонова механика. Как фактическая постановка его проблемы, так и успешное denouement его исследования обладают в мире ученого реальностью, принадлежащей настоящему, без каких бы то ни было предубеждений относительно их реальности в позднейшем настоящем. И только когда он предается философии, связь этих настоящих друг с другом становится проблемой. Она не является и не может быть научной проблемой, ибо ни поставить, ни решить ее экспериментальным методом невозможно.

Если вернуться к реальности данных в процедуре ученого, то, как я уже отмечал, мы понимаем, что данные имеют в каком-то смысле более долгую жизнь, чем объекты, в терминах которых они установлены. В случае фотографий положений звезд вблизи Солнца во время полного затмения эти положения устанавливаются в терминах изменений в химических структурах пластины. Природа этих химических структур и то, что в них происходит под воздействием света, вероятно, изменятся с развитием физической науки; но на относительных положениях этих пятен на пластине иная природа пластины как объекта никак не скажется. Таким же образом относительные положения звезд и планет могут быть прослежены в отчетах о наблюдениях месопотамских астрологов, в каталогах греческих астрономов, в описаниях наблюдений Тихо Браге и в отчетах коперниканских астрономов. Объекты, которые видели эти разные наблюдатели неба, сильно различались, однако во всех этих документах можно идентифицировать одни и те же относительные положения. Было бы вместе с тем ошибочно полагать, что ученый может наблюдать просто относительные положения или что в мире реальности, в соотнесении с которым он проверяет гипотезы, такие абстракции могут иметь независимое существование. Они являются абстракциями от вещей и имеют реальность только в связке этих вещей. Ученый может быть уверен или не уверен в природе звезд, но если его неуверенность рассеялась, то звезды должны быть объектами его перцептуального мира, положения которых он будет регистрировать, хотя для позднейших астрономов звезды будут иметь предположительно иную природу. Более того, даже в условиях неуверенности он должен наблюдать бесспорные перцептуальные объекты — далекие световые пятна и фотографические пластины. Мир не может быть выстроен из научных данных, абстрагированных от мира, в котором возникла проблема. Верно и то, что при проверке логической согласованности теории ученый, по крайней мере предположительно, возвращает свою проблему назад, в структуру тех перцептуальных объектов, на которые его проблема не влияет, но если такие объекты располагаются вне проблемы, то любая несогласованность бьет по теории, а не по реальности объектов.