Философия настоящего

Наука пытается выделить условия, при которых эти новые вещи возникают или возникли. Она абстрагируется от особенностей частного опыта и ищет то, что является общим для как можно большего числа опытов. Таким путем она достигает вещей, которые, как предполагает анализ, имеют общую реальность отдельно от частного опыта, в котором существовали анализируемые объекты. Так мы достигаем вещей, принадлежащих любому возможному опыту, вплоть до пределов наших способностей к обобщению. Возникает вопрос: ускользает ли то, что соответствует этим самым широким обобщениям, от опыта и от принадлежащих опыту свойств и значений? Можем ли мы мысленно достичь того, что не зависит от ситуации, в которой имеет место мышление? Я задаю этот вопрос не с точки зрения метафизика и логика, которые исходят из аппарата мышления и познания, служащих предпосылками порождающего их опыта, а с точки зрения науки, которая пытается проследить развитие мысли из низших типов поведения. Если мы постулируем разум, которому от природы присуще вступать в когнитивную связь с объектами, просто наличными для осознания и мысли, то этот разум может быть способен идентифицировать вещи, независимые от переживаний организмов, оказавшихся каким-то образом оснащенными такими разумами. Либо мы можем, вместе с идеалистами, перенести все среды в сам разум. Но если разум — это просто эмерджентное свойство некоторых организмов в их так называемых разумных реакциях на их среды, то он никогда не сможет выйти за пределы среды, в которой он оперирует. Не сможет разум выйти, обобщая все возможные опыты, и за пределы всякого возможного опыта; ибо делать свое мышление он должен внутри какого-то опыта, а возникающие из связи разумного организма с его средой значения должны принадлежать объекту его восприятия и его предельно широкой мысли. Можно утверждать, что эмерджентная эволюция не может отрицать возможность возникновения разума реалиста, обладающего этой способностью входить в когнитивные связи с объектами; ответ на этот вопрос, однако, надо искать в естественной истории разума и в изучении ментальных операций.

II. Физическая вещь[16]

А

Очевидно, что определение физической вещи в терминах манипуляторного и дистанционного опыта должно относиться и к организму как физической вещи. Организм видится и осязается. Мы дополняем то, что приходит через непосредственное видение, тем, что добывается через зеркала и визуальные образы, а наши руки входят в контакт практически со всей поверхностью наших тел. Кинестетические и висцеральные переживания могут быть локализованы внутри наших организмов только тогда, когда эти организмы обрели наружности. Если мы используем давления поверхностей собственных тел друг на друга в переживании тел, воздействующих на нас, то это происходит лишь постольку, поскольку тело и другие объекты организованы в общем поле физических вещей. Несомненно, находящиеся в контакте поверхности и органические переживания, ограниченные этими поверхностями, есть в опыте ребенка, и из них возникают наружности и внутренности вещей. Но ребенок может определить границы своих телесных поверхностей только через вещи, не являющиеся его телом, и он обретает полные поверхности вещей, не являющихся его телом, раньше, чем обретает свой организм как ограниченную вещь. Генетически ребенок продвигается от периферии к своему телу. Если он использует давления организма, вкладывая внутренности в вещи, то тело должно было быть ранее определено своими контактами с ограниченными вещами. Важно осознать, что это продолжает быть в опыте связью между физическими вещами и телом как физической вещью и между физическими вещами, отличными от тела. Мы продвигаемся путем анализа во внутренности вещей, только достигая новых наружностей, служащих в действительности или в воображении условиями того опыта давления, который являет себя как внутренность либо тела, либо других физических вещей.