Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940

Я не могу повторить каждое слово, произнесенное моим другом. Меня поразило нечто необычное, чего я раньше не замечал, даже когда он разговаривал со мной в моменты величайшего возбуждения. Было такое чувство, будто его второе «я» заговорило изнутри и взволновало его так же, как и меня. И это был не тот случай, когда говорящего увлекают его же собственные слова. Напротив, я, скорее, чувствовал, будто он сам с удивлением и душевным волнением слушает то, что вырывается из него с первобытной силой. Не буду пытаться толковать это явление, но это было состояние абсолютного экстаза и исступленного восторга, в котором он силой своего воображения перенес героя «Риенци», даже не называя его образцом или примером, в плоскость своих собственных честолюбивых замыслов. Но это было больше, чем простая адаптация; воздействие оперы было, скорее, всего лишь внешним импульсом, который заставил его высказаться. Подобно наводнению, прорывающему плотину, слова рвались из него наружу. Как по волшебству, он заставил появиться грандиозные, вдохновляющие картины собственного будущего и будущего его народа.

До этого я был убежден, что мой друг хочет стать человеком искусства – художником или, возможно, архитектором. Теперь все было не так. Теперь он устремился к чему-то более высокому, чего я не мог до конца понять. Это даже удивило меня, так как я считал, что профессия художника была для него наивысшей, самой желанной целью. Но теперь он говорил о мандате, который он когда-нибудь получит от людей, чтобы вести их из рабства к вершинам свободы.

В тот необычный час со мной разговаривал молодой человек, чье имя тогда ничего не значило. Он говорил об особой миссии, которая когда-нибудь будет на него возложена, а я, его единственный слушатель, едва мог понять, что он имеет в виду. Должно было пройти много лет, прежде чем я понял значение этого захватывающего часа для моего друга.

За его словами наступило молчание. Мы спустились в город. Часы пробили три часа ночи. Мы расстались у моего дома. Адольф пожал мне руку, и я удивился, увидев, что он пошел не в сторону своего дома, а снова повернул к горам. «Куда ты теперь направляешься?» – удивленный, спросил я его. Он коротко ответил: «Я хочу побыть один».

В течение следующих недель и месяцев он больше никогда не упоминал об этом часе на горе Фрайнберг. Сначала мне показалось это странным, и я не мог найти объяснения его необычному поведению, так как не мог поверить, что он совершенно забыл обо всем. На самом деле он никогда не забывал об этом, как я выяснил тридцать три года спустя. Но он ничего не говорил, потому что хотел сохранить этот час целиком для себя. Это я мог понять, и я уважал его молчание. В конце концов, это был его час, не мой. Я сыграл лишь скромную роль благожелательного друга.

В 1939 году, незадолго до начала войны, когда я впервые побывал в Байройте в качестве гостя рейхсканцлера, я подумал, что сделаю приятное своему хозяину, если напомню ему о том ночном часе на горе Фрайнберг. И я рассказал Адольфу Гитлеру все, что помнил об этом, предполагая, что огромный наплыв впечатлений и событий, заполнивших прошедшие десятилетия, отодвинули на задний план переживания семнадцатилетнего юноши. Но после нескольких слов я почувствовал, что он отчетливо помнил этот час и сохранил его в памяти во всех деталях. Он, было видно, оказался доволен тем, что мой рассказ подтвердил его собственные воспоминания. Я также присутствовал при том, как в Линце Адольф Гитлер пересказывал это продолжение оперы «Риенци» фрау Вагнер, в доме которой мы оба гостили. Таким образом, мои собственные воспоминания подтвердились дважды. Слова, которыми Гитлер закончил свой рассказ для фрау Вагнер, также были для меня незабываемыми. Он торжественно сказал: «Это началось в тот час».

Глава 12

Адольф уезжает в Вену

Я давно уже заметил, что Адольф, когда он говорил об искусстве, политике или своем будущем, уже не удовлетворялся дружелюбным и знакомым, пусть и буржуазным Линцем и все чаще и чаще обращал свои взоры на Вену. Главный город Австрии, по-прежнему великолепный город империи и столица государства с населением 45 миллионов человек, Вена обещала ему исполнение всех его надежд на будущее. В то время, о котором идет речь, то есть летом 1907 года, Адольф уже знал Вену благодаря поездке, которую совершил годом раньше. В мае и июне 1906 года он находился там достаточно долго, чтобы прийти в восторг от всего, что особенно его привлекало: от придворного музея, Оперы, Бург-театра, великолепных зданий на рыночной площади, – но недостаточно долго для того, чтобы заметить бедственное положение и нищету, которые были скрыты за великолепными фасадами города. Эта обманчивая картина, созданная в основном его художественным воображением, сильно влекла его. В своих мыслях он уже был не в Линце, а в Вене, и его невероятная способность не замечать стоящую перед ним реальность и принимать за нее то, что существовало только в его воображении, теперь проявилась в полной мере.