— Как к Терешковой, присмотрелся? — приставал Вадим.
— Как к Терешковой.
— Теперь плёнки у тебя на меня хватает?
— Теперь плёнки у меня на тебя хватает, теперь у тебя не хватает… — Гиви водрузил на плечо киноаппарат.
— Чего у меня не хватает? — почуял Вадим что-то неладное.
— Сходства с Терешковой у тебя не хватает.
— Смотри, пожалеешь! — сказал ему вслед Вадим. Обернулся… Перед ним стояли Лена и Надежда.
— Главное — помни про стрелки: на часах без пяти шесть!.. Так и ноги!.. Маленькая стрелка — толчковая нога, большая стрелка маховая… тихо и гипнотически внушительно бубнила Лена. — Масюков, на тебя смотрят все ребята… и даже взрослые из окон. И твой папа смотрит… И твоя мама… Ну, перепрыгни ты этого Ларионова!.. Ну, что тебе стоит!
— Слушай, Гуляева, что он тебе, шина, что ли, что ты его всё накачиваешь? — усмехнулся Тарас Сидякин.
Но Лена пропустила его слова мимо ушей:
— Сейчас ставить рекорд только за счёт одарённости и силы становится всё труднее. Скорость, техника атаки на базе развитых специальных средств!..
— Да не мешай человеку прыгать! — вмешался Тарас.
— Главный судья соревнований не может мешать! — заявила Гуляева.
— Может! Ещё как может! — уверенно сказал Тарас.
Вадим побежал к сектору для прыжков. Елена Прекрасная, в скобках наставница, продолжала бежать рядом с Масюковым, продолжая наставлять изо всех сил своих убедительных слов, внушая Масюкову: «Физические возможности человека ещё не раскрыты полностью, рекорды обновляются, а главное — это вера в себя…» Тарасу показалось, что с этими словами Гуляева оторвалась перед самой планкой вместе с Масюковым от земли и, взлетев гораздо выше Масюкова над планкой и в воздухе, продолжала с высоты своего тренерского положения давать Масюкову свои драгоценные тренерские советы: «Когда-то знаменитый негр Джесси Оуэнс подбежал к маме и сказал: „Мама, я буду чемпионом!“ И ребята и я верим, что Масюков, а не этот зазнавшийся Ларионов, тоже когда нибудь подбежит к своей маме и скажет: „Мама, я буду чемпионом!“»
Впрочем, оставим всю эту картину не совсем художественного воображения на совести этого подводного художника Тараса Сидякина, мало ли что может вообразить его бурная фантазия…
Глава 7. ЗДЕСЬ ПРЫГАЛ И ДОПРЫГАЛСЯ…
Позволим себе небольшое отступление, дорогой читатель. Об этом «безумном мире» одного двора можно рассказывать по-разному: как говорится, впрямую, вкривую, опосредованно… И даже со стороны! Со стороны тех, кто сидит то, что мы не видим. Показывая видимое, мы показываем то, что мы видим. А слыша то, что видят другие, мы видим то же самое глазами других. Не правда ли? — как говорят англичане, великие субъективисты, подразумевая тем самым, что не в одной только правде дело.
— … Вот Масюков разбегается… — сказал диктор Виктор. — Рядом с ним на этот раз молча бежит его тренер Гуляева. Что?.. Что-то помешало ему сделать прыжок. Он возвращается обратно… Очевидно, не рассчитал шаги… Снова разбегается!.. Толчок!.. Прыжок… Мимо!.. Не взята высота! — сказал диктор.
— Не взял! Не взял!.. — И Елена тихо запела: «Ах вы наше Сиятельство и кубков, и медалей, с победой привезённые нами издали из дали!..»
Вита с любопытством смотрела на незнакомую девчонку со скромной причёской и очень простенько одетую. Лицом она напоминала Стеллку, с которой стёрли косметику и переодели со вкусом.
— А вам чего ещё здесь надо? — сказала Вита.
— Не чего, а кого. Ларионова надо.
— Его сейчас нельзя отвлекать. Он спит, — предупредила Вита.
— Это вам его нельзя отвлекать.
— Минуточку, ваше лицо мне очень знакомо. По-моему, я вас здесь уже видела? Вы не Стеллка?
— Это вы мою близнецовую сестру видели, она у нас действительно Стеллка, а я Степанида, меня зовут Тихая пристань, — хорошо улыбнулась девочка.
— Пристань?.. Это уж не от слова ли «приставать» к чужим мальчикам! — всполошилась Вита.
— Нет, это от слова, что ко мне чужие мальчики охотно пристают. — И Степанида ушла с независимым видом, рассматривая фанерные «статуи».
Вениамин мгновенно проснулся:
— Всё! Я готов!
Он вскочил и тут же присел.
— Ой!.. Гена, — попросил он, — помассируй, я ногу потянул…
Цветков начал массировать Ларионову ногу со словами: «Для хорошего человека и рубля не жалко».
Все с криком окружили Ларионова. Гусь растопырил руки:
— Тихо! Тихо! Не все сразу! Не все! Не делайте хора! Когда отдохнет, чемпион ответит на все вопросы и только в порядке живой очереди. Прошу тихо-тихо установить очередь.
К Ларионову, держа под мышкой мемориальную доску, быстро подошла Цветкова:
— Веня, хочешь, я дам тебе что-то почитать?
— Хочу, — согласился Вениамин.
— Читай!
Вениамин взял доску:
— «В этом дворе прыгал и допрыгался…» А кто допрыгался-то? Тут у тебя фамилии нет, — сказал он Тане.
— А кто допрыгается, я того фамилию здесь и напишу, — она забрала мемориальную доску.