Пастор удивленно взглянул на пламенного зверя, в его звездные глаза, тьма перед которыми отступала. Часть света касалась самого человека, радужными бликами отсвечивала его фигуру и не его вовсе. Поначалу экзорцист не придавал этому значения, он не смотрел на себя вовсе, любовался лишь тьмою, его окружавшей и драконом, вырвавшим из небытия непутевого человека. А потом наклонил голову, взглянул на себя и онемел, но уже мысленно. Дракон был ярким светочем, расточая во тьме звездный свет, а маленький пастор смотрел на себя, на тело что ему не принадлежало…
— А-а-а-р-р-р, — смог выговорить пастор, но уже вокруг не было непроглядной тьмы, он находился в предместье Лондона, стоя у вод Темзы, что неслась мимо него, рядом находилась дохлая рыба, бурой жижей стекали воды из ближайшей ткацкой фабрики, поэтому бедному пастору пришлось грузнуть в иле, еще не схваченном первыми морозами. Но не это печалило молодого человека, а его осознание собственного тела. Если бы он оказался здесь, выброшенный чьей-то магией, но нет, сам прибежал на своих четырех лапах. Оборотень. Мощные голенные мышцы играли под толстой шкурой, покрытой серым мехом, с которого стекали потоки грязи. Так удивительно из человека превратиться в волка, вот только экзорцист-смертный совершенно не хотел заиметь подобный дар, толкающий его в пропасть. Те легенды или страшные истории, что довелось ему слышать от нянюшек и гувернеров, совершенно не радовали пастора: оборотень опасен своей неконтролируемой силой и инстинктами зверя, толкающими на разные поступки. Его дядя волк, но волк, подчиненный воле человека, и он не оборотень, а перекидыш. Как-то мистер Эдвард Уэнсли поведал племяннику, как стал зверем — его прецептор Бран Тар провел ритуал и человек сумел менять ипостась. А Фрая этим даром наградил сбежавший оборотень, таких еще содержат в министерских клетках, или же они обитают на севере Ирландии — последнее вольное поселение оборотней, сотнями миль отделенное от человеческих деревень и городов.
Волку оставалось только заскулить, теперь уже волчьим языком пожаловаться на жизнь, враз сменившую русло. Если бы Темзе было дано выбрать свой путь, может она бы не захотела брать начало с возвышенности Котсуолд— Хилс, и протекать вдоль столицы, а выбрала бы другую вершину и обошла мимо все города, чтобы ее воды ежечасно не загрязняли вонючие стоки. А как же быть человеку, что открыл в себе новый дар, но не желает им пользоваться так же, как не желает той минуты, когда этот дар ему насильно вручили. Именно, что вручили, оцарапав кожу. Но самое ужасное, что он не помнит как стал превращаться, не случилось ли то на глазах у многих магов, и не является ли тот отдаленный крик — возгласом о помощи. Может на него уже объявлена охота? Маги министерства не пощадили бы даже самого Веллингтона, превратись он в оборотня в битве при Катр-Бра, ему бы дали добить врагов, а потом враз организовали открытое судебное заседание и упекли в темное подземелье.
Фрай потоптался на месте, с испугом прислушиваясь к звукам извне, опасаясь погони. Его зрение различало шевеление на больших расстояниях, а вот черно-белые оттенки мира вгоняли в тоску. И когда же пройдет его превращение, не проснется ли он утром да еще и нагишом? И куда бежать за помощью, вдруг леди Шерон не поймет и прикажет ловить зверя. При воспоминании об этой женщине всплыли некоторые виденья, и как это он запамятовал их раньше? Вот он сидит в зеркальной комнате и рассказывает даме всю свою жизнь, он говорит только правду, а она внимательно слушает и молчит. Но одно слово заставило ее скривиться и начать говорить — Фрейлин. Как только пастор упомянул об своей возлюбленной, предприимчивая графиня тут же приказала ему забыть ее, возненавидеть ее, и помнить только о ней самой, будто леди-адъютант — единственный светлый образ в сознании пастора. Волк неожиданно открыл глаза, вдалеке послышался сыч. Было уже поздно, и серая сова важно сидела на ветке, около вымокшего хищника, ничуть его не опасаясь. Нет, эта дивная птица вовсе не его знакомая, а жаль, его подруга поняла бы бедного заблудшего экзорциста, доверившего свою жизнь не в те руки. Фрай лапой вытер слезы, которые проступили даже в облике зверя, даже так он мыслит, как человек. И ему вовсе не хочется сейчас куда-то убегать, он не жаждет крови, а только хочет исправить свою ошибку.
Но все равно, он не помнит своего превращения и что натворил, будучи беспамятным зверем? Это нужно выяснить, даже ценою собственной свободы. Оборотень осторожно вышел на проселочную дорогу, сумерки отчасти скрывали его от человеческого взгляда, и надобно было понять, в какой части города он сейчас находится.