Франики (СИ)

  гностиков, именуемого "Абракас","Абрасакс" или "Абраксас" - из египетского пантеона, ассоциируется с победителем дракона, с Солнцем. Известны гностические геммы - человек со змеями вместо ног, окруженный греческими надписями, пятиконечной звездой, лунным серпом в любимой мистиками фазе "двурогости". Авра или Эвра вполне могла быть женской ипостасью этого Абракаса, сестрой-женой, в духе древнеегипетских мистерий. Видно, что ересиарх заранее мечтал, что дочь продолжит его служение "ситра ахара", темной, оборотной стороне и потому нарек

  ее в честь демона с амулета. Эта вредная "авра черная пречерная" стала

  мистической покровительницей девочки. И, наверное, желая хоть немного "уравновесить" демоническое, гибельное значение своего имени, Абара Франк добавила себе имя Ева (Хава) - дающая жизнь.

  Если попытаться отыскать еврейские аллюзии к имени Абара, в иврите есть слово "эвра" - птичье перо, птичье крыло. Еврейская нечистая сила наделяется птичьими чертами, она оборачивается совой, удодом, роняет перья, оставляет отпечатки птичьих лап или дает вместо нормальной человеческой тени силуэт птичьей головы. Поразительный художественный прием средневекового художника - прилепить всем героям "Агады шель Песах" птичьи головы. "Птичья Агада" - исток сюрреализма!

  14. Замарашка, дочь "опыря", богиня, куртизанка.....

  Вскоре после крещения Франк, под влиянием культа Ченстоховской Богоматери создал оригинальную эсхатологию, называя следующим Мессией свою дочь Еву. Тем самым он пытался обосновать преемственность своего "двора", как это делали другие сектанты саббатианского толка, те же "денме" в Салониках, где похожую роль отводили внучке лидера, Гвире, дерзкой девчонке лет 11-14. Оригинальность его оспаривается и другими примерами: задолго до Франка, например, в культах Латинской Америки жрецы объявляли своих дочерей-подростков "говорящими от имени небес", искали в их словах пророчества, а то и приносили в жертву каким-нибудь изуверским способом. В более близкие нам времена, в 1904 оду, на Алтае, произошла весьма схожая история, когда пастуху явился голос и приказал создать новую религию, миссию проповедничества которой возложил на его 14-ти летнюю дочь. Лично мне в этом безудержном обожествлении Франком своей дочери видится гипертрофированная родительская любовь. Недаром современники видели в ней нечто противоестественное, называя эти отношения инцестом. Но ересиарха чужое мнение волновало мало.

  - Моя девочка достойна короны - говорил Франк.

  Под короной он подразумевал не только земной венец - русский, австро-венгерский, но и священный, одну из ветвей Древа Сфирот - Кетер (на иврите - венец, корона). Пан Якуб в самом деле грезил короной - не далекой иерусалимской, а вполне осязаемой европейской. Той, что в пределах досягаемости. Когда ересиарху намекали, что корону дает кровь, Франк возмущенно морщился и отвечал: во мне, может, тоже кровь царская, не верите - разрежьте! Резать руку костяным ножом никто не решался. Мечты эти пришли к нему еще в детстве, когда, переехав вместе с родителями в Черновцы, посещал (недолго) тамошний хедер, еврейскую начальную школу. В нетопленной, но душной комнате с одним вечно закрытым окном, пристроенной к синагоге, будущий отступник тщетно пытался запомнить хотя бы одну фразу из Пятикнижия. Ничего не залетало в голову ленивого ученика, а если и залетало, то успевало незаметно выскользнуть через другое ухо. По стене ползли тараканы, черные и наглые, один из них едва не заполз отстающему Якубу бен Иехуде Лейбовичу в мозг, но, осознав всю опрометчивость поступка, немедленно выскочил наружу. Мозг еретика - не лучшее прибежище для одинокого черного таракана, ибо там ему слишком тесно в окружении иных "тараканов". Франк, признаваясь, что опять не выучил урока, презирал и соучеников своих, и растерянного учителя, и родителей, кои мало ругали сына за неуспехи. Выслушав длинную оскорбительную тираду, возводившего родословную маленького неумехи от самого Хама, ленивец принимался за фантазии. Мальчик видел себя на золотом троне, подписывающим указ об отрубании головы учителю, если, конечно, тот будет еще жив, и о четвертовании того вредного соседа, что не поделился с ним яблоком на перемене. Он верил, что эти глупые надежды сбудутся, но с годами, медленно идя к заветной цели, Якуб Франк вдруг перестал видеть себя королем.