С женщинами правосудие обращается особо, не слишком милостиво. Обезглавливать их кажется немыслимым, вешать их тоже не любят. Женщин не сжигают и не варят в кипящем котле, а просто без жалости «закапывают», как, например, воровок. Случается, посылают «экспертов» к осужденной женщине, показавшей, чтобы избежать смерти, что беременна. Так, в то время когда Вийон сидел в тюрьме в Мёне, была осуждена скупщица краденого Перетта Може; в тюрьме ее посетили «матроны, знающие толк в животах, и они объявили правосудию, что Перетта не отяжелела». Перетту закопали.
Если даже проступки незначительны, парижанину все равно есть чем поразвлечься. Отрезание уха, наказание бичом — хороший предлог для потехи, и удовольствие, получаемое бродягой-зрителем, не меньшее, если даже вор всего-навсего слуга. Впрочем, народная хроника проявляет особый интерес к мелким наказаниям, ибо правосудию известно множество различных наказаний, и у кого память в порядке, тот может проследить за перемещениями одного и того же вора, переходящего от столба к столбу. За первую кражу — ухо, за вторую — второе, и уж веревка или костер — за третью.
Добрый люд развлекается и тогда, когда виновный должен публично покаяться. Так, в августе 1458 года за фальшивые заявления и клятвопреступление в деле, касающемся собственности корабля «Карреле», пришвартованного в порту, был осужден человек по имени Жан Бланшар; в то время он был приведен на Гревскую площадь и повинился перед собравшимися там старейшинами.
«С непокрытой головой, с тяжелым — три фунта горячего воска — факелом в руке».
Этого оказалось недостаточно. Он должен был еще подойти к Сент-Эспри на Греве кой площади и поднести свой факел к воротам больницы. После этого, так как у него нечем было расплатиться с королем — десять ливров — и с своим противником — сто су, — его отправили в Консьержери.
Юриспруденция выказывает себя более или менее снисходительной к детям, совершившим первое преступление, им оставляют нетронутыми оба уха. Но бьют смертным боем.
Все это почти каждую неделю дает возможность парижанам насладиться отменным зрелищем; их не надо долго упрашивать: они выходят на порог или бегут на перекресток. Несчастному, который проезжает в роковой повозке через весь город, задают вопросы. Его мимика и посылаемые им проклятия вызывают смех. За кортежем бегут, желая посмотреть на казнь, если только не приходится ждать вечера или следующего дня, чтобы увидеть, как он качается на веревке. Среднего парижанина, по всей видимости, утомляет монотонность спектакля. Синие языки повешенных никого не удивляют. И не вызывают изумления. Буржуа находит, что сработано неплохо, зато, пока он смотрит, как казнят вора-карманника, кокийяр вытаскивает у него из кармана кошелек.
Палач Анри Кузен — один из персонажей этого театра. Его силу все оценили, ведь, чтобы проделывать такие упражнения, нужны отличные мускулы. Его ловкость обсуждают, хвалят, когда ему удается отрубить голову одним махом. Его имя всем известно. Буржуа, пожалуй, не отдал бы ему в жены свою дочь, но зато ему дали прозвище «Мэтр».
В «Большом завещании» Вийона есть строки, посвященные палачу, его именем автор пользуется, дабы свести счеты с Ноэлем Жоли, коварным свидетелем происшествия, когда поэта здорово поколотили. В завещании так описывается это событие:
Вор знает, какого наказания достоин. В балладах на жаргоне Вийон не перестает кричать об угрозе, но не дает совета следовать честным путем: речь идет о том, чтобы вовремя увернуться.
В заклинании Вийона больше суеверия, нежели назиданий. Держитесь подальше Монтиньи и Монфокона… Единственный приговор, который он выносит, — приговор глупцу, позволившему себя взять, и болтуну, выдающему все секреты. В то время много говорят о доме терпимости, и таков последний мудрый совет поэта: