Франц Иосиф. Любовь императора

Тем временем в Баварии осознали, что с королём нужно что-то решать, потому что дальше так продолжаться не может. Ближайшим родственникам правящей династии по мужской линии уже со всех сторон твердят, что если в скором времени не произойдут перемены, престиж династии окажется под угрозой. Ещё в 1871 году некий мюнхенский врач предрёк Людвигу скорое безумие, и в последние годы его опасения, похоже, подтверждаются. Речь короля часто бывает бессвязной, он ведёт продолжительные диалоги с невидимыми собеседниками, временами колотит прислугу и чиновников. Его расточительность, объясняющаяся, правда, склонностью к искусству, обусловила долг в десять миллионов марок, тем не менее он требует ещё десять миллионов для строительства великолепных зданий и театров. В припадке ярости король требует денег от своих министров, и если те не в состоянии достать ему необходимые средства, он поручает добыть их камердинерам и слугам. Одним словом, 8 мая 1886 года министры принимают решение вынудить короля отречься от престола. Происходит это, правда, крайне неумело, бестактно и грубо. 10 июня совершенно неожиданно для всех появляется манифест о принятии на себя регентства ближайшим родственником короля принцем Луитпольдом[61] и приказ по армии со ссылкой на неспособность короля править вследствие душевного заболевания.

В Нейшванштайн к королю отправляется делегация, которой поручено сообщить монарху о принятом решении, однако она обращается с ним так, будто он полный безумец. Эта первая акция кончается неудачей, потому что все придворные, лакеи и крестьяне, рабочие и оставшиеся верными офицеры, например, граф Дюркгейм, вступаются за короля.

10 июня делегация возвращается ни с чем. Лишь через два дня новой комиссии удаётся арестовать короля. На этот раз вместе с ней прибыли двое врачей, младший медицинский персонал, надёжные полицейские и солдаты. Короля доставляют в замок Берг на озере Штарнбергерзее, который уже переоборудован в настоящую тюрьму для умалишённых, где Людвигу предстоит находиться под наблюдением врача-психиатра, доктора Гуддена.

Такой поступок безответствен и неразумен. Всего два дня назад с королём вели себя как с полновластным владыкой, получали его подписи под документами, и вот теперь ему неожиданно заявляют, что по распоряжению Гуддена для него приготовлены верёвки и смирительные рубашки. Король не раз признавался графу Дюркгейму:

— Боюсь, сегодня ночью эти люди опять попытаются напасть на меня. Да ведь я не дурак... Зачем же связывать?

Превратиться за какие-нибудь часы из всевластного повелителя в бесправного подопечного доктора Гуддена — это настолько крутой поворот судьбы, который способен вызвать у человека самую непредсказуемую реакцию.

Когда до Гаратсхаузена доходит известие обо всём этом, Елизавета пребывает как раз у своей матери. Людовика страшно взволнована. Она, правда, не может простить королю историю с несостоявшимся замужеством дочери, но очень жалеет бедную королеву Баварии, второго сына которой теперь тоже признают ненормальным. Выслушав сомнения Елизаветы по поводу того, что Людвиг II на самом деле совершенно безумен, мать отвечает, что нужно от всей души пожелать ему этого и радоваться, если королю не поставят в вину ужасную безответственность. Ведь, что ни говори, он пренебрегал своей цветущей страной и её неправдоподобно преданным народом, доведя их до полного разорения.

Между тем на Троицу, 13 июня, вечером после ужина участь короля решена. Никто никогда не сможет сказать, что же произошло в эти последние мгновения. Оба единственных свидетеля событий, король и доктор Гудден, мертвы. В половине одиннадцатого вечера их безжизненные тела обнаруживают в озере. Более тщательное обследование трупов позволяет сделать вывод о предшествовавшей смерти борьбе. Было ли это самоубийство или попытка к бегству, которую врач пытался предотвратить, навсегда останется неразрешимой загадкой. Ясно только одно: в Фельдафинге Елизавета ни о чём не подозревала, а потому никоим образом не могла содействовать предполагаемой попытке короля к бегству, предоставив ему экипаж или нечто подобное.

— Король не был глупцом, — узнав о случившемся, говорит Елизавета, — он был всего лишь чудаком, живущим в мире идей. С ним можно было бы обходиться более деликатно, тогда, возможно, удалось бы избежать столь ужасного конца.

Она горячо отстаивает эту точку зрения и в кругу родных. Однако герцогиня Людовика раздражённо возражает, и мать с дочерью окончательно расходятся во мнениях. Дождь затуманивает окружающий ландшафт, словно небо плачет о короле озёр и гор, которые, укутанные в серый туман, расплываются в призрачном свете. Елизавете же не даёт покоя древнее предсказание одного монаха, что 1886 год с поздней Пасхой будет ужасно несчастливым годом. Елизавета не может оправиться от ужасного удара. Она пребывает в состоянии непрерывного нервного возбуждения и по-прежнему в самых резких выражениях осуждает, как, впрочем, и вся Бавария, последнее деяние министров.