Франция

Почему именно в Гавре? Потому что Онф лер увязал в иле. Устье большой реки капризно. В нем откладывается ил, земля, смытая с полей. Какую-то часть этих отложений уносят морские приливы, но еще больше остается. С другой стороны, волны, штурмовавшие утесы Ко, отрывали от них куски глины, известняка и кремня, а течение относило все это к Онфлеру. Опасный процесс шел быстро, скалы отступали от берега буквально на глазах. Под действием отливов и приливов камни терлись друг о друга, кремень превращался в гальку, которая со временем образовала перед Онфлером отмель; шум перекатывающихся камешков не смолкает здесь ни днем, ни ночью.

Когда в 1515 году Франциск I после битвы при Мариньяне отправил адмирала Бонниве[80]

исследовать нормандское побережье на предмет создания такого порта, чтобы в нем могли стоять на якоре большие военные корабли, отчеты об Онфлере, как и об Арфлере, были самыми неблагоприятными.

Но где же тогда построить военный порт? В Этрета? В устье реки Тук? Пока адмирал и король колебались, в один прекрасный день страшный прилив проложил новую протоку через галечную отмель. Возникший канал позволял подняться до удобной стоянки, защищенной мысом Эв от наносов ила. Это был Богом данный порт. Его назвали Гавр-де-Грас, или Франсуаз-де-Трас. Теперь предстояло только продолжить дело, начатое природой. За это взялись великие люди: Сюлли, Кольбер, Вобан[81]. Тем временем Онфлер пытался бороться с илом, возводя шлюзы, которые позволяли превратить Клер в мощный водосток, однако опасный сосед, Гавр, постепенно оттягивал на себя торговлю с заморскими странами. Корабли дальнего плавания больше не заходили в Онфлер. На его долю осталось прибрежное рыболовство, а начиная с XIX века в городе стало развиваться овощеводство. Продукцию экспортировали в Англию. «Сегодня, — писал Жюль Жанен[82]

, — Онфлер выращивает изысканные овощи во рвах, некогда служивших оборонительными сооружениями».

Нынче утром на берегу Старой Гавани полдюжины моряков сидят на парапете перед зданием наместничества. Одни из них — рыбаки, «чей взгляд исследует ил, в котором дремлет якорь круглого судна, пришедшего из Лабрадора», как сказал Жанен; другие — члены экипажей маленьких белых яхт. Названия рыболовецких судов, стоящих со спущенными парусами, напоминают о благочестии паломников Нотр-Дам-де-Грас. Я записываю: «Упование на Господа», «Нотр-Дам-де-Флер», «Анжелюс», «Богоматерь семи печалей». Понятно, от кого унаследовали веру маленькие причастники в белых одеяниях, которые так серьезно вслушивались сегодня в звон колоколов.

В годы оккупации Старая Гавань чуть было не «превратилась в пастбище». Под угрозой оказалась сама душа «чудесного маленького городка». К великому счастью, порт удалось спасти. «Героическую водную гладь, в которой так долго отражались наблюдательные посты и орудийные люки, снова можно использовать по прежнему назначению» (Рене Эрваль^{4}

). По прежнему назначению? Нет, не совсем так. Однако к городу вернулось его морское достоинство, и он готов к новой роли — очень благородной и вполне достойной Онфлера.

Сен-Мало. Порт и малуанцы

Я

три раза приезжал в Сен-Мало[83]. Каждая из этих поездок превращалась в паломничество. Дело в том, что Сен-Мало остается средоточием духовности. Не стоит удивляться тому, что в этом городе родились великие мыслители. Это место само по себе воплощает величие. Город представляет собой почти что остров, ведь с материком его соединяет только одна знаменитая дорога, Сийон. Окруженный укреплениями, защищенный великолепной мощной крепостью, город долгое время бросал вызов всему вокруг: «Я не француз и не бретонец, я — малуанец!»

Позже, признав Францию, Сен-Мало не побоялся соперничать на море с самой Англией. Судовладельцы, жившие бок о бок в богатых каменных домах, чьи трубы выстроились в ряд, словно готовые к бою, превратили свой океанский форпост в город отважных и процветающих людей.

Торговля здесь мало чем отличалась от войны. Корсары, узаконенные пираты, получавшие разрешение на каперство от государства, нападали на корабли противника и продавали добычу в пользу своих судовладельцев. Они не переставали оспаривать права Англии на отмели Ньюфаундленда. Менее опасным делом считалась торговля чернокожими, которых ловили на побережье Гвинеи и продавали на плантации Антильских островов. Занятие, достойное осуждения, но широко распространенное в то время.