«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

И, наконец, самое удивительное: Парис не предъявляет обвинений Николаю I. Правда, пишет он, «в России, где истина никогда не является во всем своем блеске, до сих пор вызывают сомнение и добровольность отречения Константина, и искренность поведения Николая»; да что там, даже относительно смерти Александра в обществе шли самые противоречивые толки: «некоторые люди доходили до того, что подозревали здесь преступление и смерть насильственную, хотя не могли сказать ничего определенного ни о причине, ни о природе, ни о следствиях этого злодеяния». Однако французский автор нимало не обольщается и насчет участников декабрьского восстания: говорят, пишет он, будто они хотели избавить нацию от ига, дать крестьянам свободу, а стране либеральную конституцию. Но, возражает он, это означало бы для самих заговорщиков необходимость пойти на такие жертвы, о которых они слышать не желали, – на отказ от помещичьих прав, на которых всецело зиждется их благосостояние. После чего следует пылкий антиаристократический пассаж (впрочем, исключенный, как и суждения о событиях 1825 года, из второго издания 1834 года):

Одна вещь кажется мне очевидной: никто в России не желает так страстно освобождения крестьян, как сам государь. Он доказывает это ежедневно – в частности тем, что объявил свободными всех государственных крестьян. Как бы велика и безгранична ни была его власть, император тем не менее всякий день испытывает тревогу из-за дерзких требований грозной аристократии, перед которой он, несмотря на свое абсолютное могущество, нередко отступает. Если кто в России и плетет заговоры против государя, то это не народ: он получает от монарха только благодеяния: свободу и земли, больницы и школы. Не народ диктует законы императору, не народ заставляет его править несчастной страной как можно более сурово, не народ вынуждает его разорять Польшу и подавлять идеи независимости. Не народ свергает с престола, убивает, душит своих государей – не народ, а аристократы, дворяне, ради удовольствия которых император обязан править, народ – служить, а Польша – прекратить свое существование. Так что, вопреки общепринятому мнению, за нынешнее нравственное состояние России ответственность несет не император, а аристократия.

Трудно сказать, послужили ли Парису источником те «рассуждения о политических делах», которым он предавался в Москве в обществе князя Масальского, смотрел ли он на российскую ситуацию сквозь призму истории французской, в которой такое значительное место занимает борьба аристократов с королевской властью, или же просто мыслил в соответствии с известной схемой о добром царе и злых боярах (которые как раз и не довели его, Париса, жалобу до сведения государя). Как бы там ни было, выводы, к которым пришел Парис, отличались от расхожих французских представлений о русских императорах как государях всевластных и всемогущих и – во всяком случае применительно к крестьянскому вопросу – соответствовали реальной расстановке сил в российских верхах (Николай в самом деле не однажды пытался покончить с крепостным правом, но не находил поддержки у своего окружения).