«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Изгнание из России произвело в уме Париса метаморфозу не вполне предсказуемую и не вполне типичную; отправляясь туда, он, судя хотя бы по письму, насторожившему III Отделение, придерживался если и не радикальных, то в общем достаточно либеральных взглядов. Высылка заставила его качнуться не «влево» (как Кюстина, который, по его собственному признанию, ехал в Россию поборником абсолютной монархии, а возвратился сторонником конституционной), а вправо. Причем движение это заметно даже при сравнении первого издания «Истории России» со вторым, вышедшим двумя годами позже. Парис ввел в него главу о «Нравах и обычаях русских в XIX веке», в начале которой заявляет: «Нет народа, о котором было бы высказано столько наглой лжи и подлого вздора; чтобы опорочить или осмеять русских, писавшие о них все извратили, все исказили». Сам же он претендует на то, чтобы опровергнуть наконец все эти клеветы и «представить Россию в истинном свете». Конечно, не один российский опыт тому причиной, но именно после возвращения из России Луи Парис постепенно сделался защитником средневековых культурных ценностей от современных «идеологов» – либералов.

Бывали, следовательно, и такие плоды пребывания француза в России.

* * *

Если учителя Париса за его длинный язык из России выслали, то российская судьба другого учителя-француза, его ровесника Марен-Дарбеля, сложилась более удачно, хотя он также вызвал подозрения у высокопоставленных читателей его переписки.

6. Другой французский учитель в Москве (1829)

Через год после того, как III Отделение обеспокоилось вольномыслием учителя Париса, на московском почтамте было перлюстрировано другое письмо – на сей раз не написанное французским учителем, проживающим в Москве, но адресованное ему. 17 ноября 1829 года (по новому стилю) некий француз написал своему другу в Москву письмо, где весьма вольно и без должного почтения обсуждал плюсы и минусы недавно закончившейся Русско-турецкой войны, а в конце добавлял:

Читая газеты, друг мой, я размышлял о том, что ‹…› Император Николай награждает своих солдат медалями, потому что полагает, будто время цивилизовать его народ еще не пришло, а ведь он мог бы наградить их по-другому, сократив время их службы, что увеличило бы привязанность солдат к своей стране и к своим семьям, к которым они смогли бы возвратиться. Впрочем, он, возможно, хочет оставить это почетное право своему преемнику; возможно также, что народ решит цивилизоваться самостоятельно, ибо торговые сношения не замедлят внушить ему эту мысль.

4 декабря 1829 года Бенкендорф, обеспокоенный этим неподписанным письмом, запрашивает генерала Волкова, начальника 2-го жандармского округа, об адресате крамольного письма: «кто такой проживающий в Москве Марень-Дарбель, чем он занимается, давно ли в России, какие имеет связи и какою пользуется репутациею».

14 декабря Волков отвечает настоящим панегириком французу: