Фурии

Я перегнулась через кровать. Свечи, что мы купили утром, все еще лежали в бумажном пакете. Робин достала из своего рюкзака швейцарский армейский нож, моток черной ленты, несколько небольших пузырьков (такие продавались в магазине товаров для рукоделия), набитых сухими листьями и порошками, с зелеными ярлыками.

– Мусорная корзина есть? – Она оглядела комнату.

– Что?

– Корзина для мусора, спрашиваю, есть?

Я указала на корзину под столом, набитую бумагой, обрезками ногтей, окурками и чеками. Робин вывалила содержимое на пол и поставила корзину рядом с кроватью.

– Обязательно было все раскидывать?

– Извини. Но беспорядок тут был до меня, верно?

– Черт бы тебя побрал. – Я пнула ее пяткой.

Робин повернулась ко мне и села на кровать, скрестив ноги, кукла валялась между нами лицом вниз. Робин снова открыла книгу и принялась шелестеть тяжелыми страницами.

– Ну что ж, сначала я думала, что куклу придется мастерить самим, но, думаю, эта бездушная шлюшка-страшила вполне подойдет для Ники, согласна?

– Согласна. – Я закатила глаза. – И что мы должна делать?

– Представь себе, что Ники здесь, что эта кукла – она.

Робин начала вытаскивать из пузырька чертополох, но резко отдернула руку и сунула палец в рот – видимо, укололась шипом. Затем прижала три стебелька к груди куклы и передала ее мне.

– Держи, а я буду перевязывать.

Я держала Синди перед собой, стараясь не шевелиться, а Робин медленно обвязывала ее лентой.

– Куколка, – шептала она, не отрывая от нее глаз, – мы знаем, кто ты и откуда. Виви, – Робин повернулась ко мне, – мы должны проговорить это вместе. Повторяй за мной. – Она откашлялась и начала сначала: – Куколка, мы знаем…

Я шепотом повторяла каждое слово. Робин, продолжая произносить заклятье, крепко обвязывала лентой руки и шею куклы; затем нажала кнопку на рукоятке ножа – выскочил штопор.

– Ты что… – начала было я.

– Ш-ш-ш, – оборвала меня Робин. Она прижала штопор к губам куклы и начала медленно его проворачивать; пластмасса негромко треснула. – Храни свои секреты, куколка, хорошо храни. И да исполнится наша воля.

Она посмотрела на меня. Я перехватила штопор и, повторяя ее слова, крутанула его с нажимом: глаза куклы по-прежнему сияли, но на лице ее образовалась ужасная рваная дыра с зазубренными краями.

– Мы проклинаем тебя, куколка, за то, что ты уже совершила, и не позволим тебе делать это впредь. Пусть фурии заберут твое дыхание, а парки пресекут нить твоей жизни. – Я не сводила глаз с Робин. Это звучало куда серьезней, чем просто «немного волшебства». Робин дернула за ленту, и кукла со стуком упала в мусорную корзину. – Задержи дыхание, – сказала она.

– Что?

– Задержи дыхание, говорю.

Она сковырнула крышечку с тонкого стеклянного пузырька и вылила в корзину черную клейкую жидкость; волосы куклы стали похожи на змей, а сама она, с этой жуткой дыркой на лице, – на вопящую горгону Медузу. Даже задержав дыхание, я почувствовала во рту химический привкус, горьковато-сладкий, как бензин, лак для ногтей или лекарство от кашля. Вспыхнула спичка, и только тут я поняла, что задумала Робин.

– Эй! – начала я, но она уже бросила спичку в мусорную корзину, ее содержимое полыхнуло ярким пламенем, поднялся столб черного дыма, запахло плавящейся пластмассой и горящими волосами.

Я распахнула окно, и Робин подставила корзину под дождь, морщась от пара, поднимавшегося вокруг ее рук. Когда она закрыла окно, руки ее оказались обожжены, на коже вздулись волдыри.

– Черт, – пробормотала она, роняя корзину на пол. Я поддела ее ногой, чтобы поставить прямо, палец обожгло протекшей расплавленной пластмассой.

– Наверное, поэтому рекомендуют проводить этот ритуал на улице, – сухо заметила Робин.

– И вот почему следовало использовать… с чем угодно, только не с Синди.

Мы посмотрели друг на друга, потом на корзину, где изуродованное лицо куклы расплавилось в жуткую ухмылку, руки изогнулись, волосы спекались в застывшую вонючую массу. Мы с Робин еще раз переглянулись и засмеялись. Сначала это был негромкий смешок, потом – дикий хохот, до боли в ребрах и скулах.

Когда мы наконец пришли в себя, продолжая, впрочем, время от времени пофыркивать, икать и хихикать, Робин извлекла куклу со дна корзины и, взяв двумя пальцами, перевернула ее вверх ногами.

– Пойду отнесу на место, – сказала она и вышла в коридор.

Я легла на кровать и вскоре услышала, как щелкнула, закрываясь, дверь, и почувствовала, что Робин легла рядом и сплела свои пальцы с моими. Я повернулась к ней, она едва заметно улыбалась.

– У меня совсем не осталось сил, – еле слышно выговорила она. – Это было слишком хорошо. – И она провалилась в сон.

Мы спали, держась за руки. Когда я проснулась, Робин уже не было. К подушке была приколота бумажная птичка-оригами. Я развернула ее, испачкав руки в еще не просохших чернилах.

«Увидимся в школе. Люблю тебя».

Продолжая улыбаться, я села на кровати. Шторы хлопали на ветру. Это был день, который хотелось удержать, сохранить в памяти, как в янтарной смоле. Я потянулась к дневнику, слова рассказа о прошедшем замечательном и волнующем дне уже складывались в голове.