Фурии

Я кивнула и передала ей юбку и нижнее белье, которые были на мне в тот день, – они, все в засохших пятнах, так и валялись с тех пор среди других вещей в недрах моего гардероба. Робин бережно взяла одежду и положила рядом с собой. Затем медленно поднесла факел к огню; резко запахло керосином, и почти в тот же момент пламя взметнулось вверх. Мы трое, окружив костер и дрожа от возбуждения, проделали то же самое. Птица бешено забила крыльями и отчаянно-нервно заворковала. Я прижала колено к дверце клетки, чувствуя прикосновение перьев рвущегося наружу голубя.

– Повторяйте за мной.

Робин откашлялась и высоко подняла над головой факел. Я увидела, как в другой ее руке блеснуло лезвие ножа, и наклонилась за своим. Она закрыла глаза и медленно, глубоко вдохнула. Никогда не забуду выражения на лицах моих подруг, пока мы тревожно ожидали, когда она наконец выдохнет. Глаза Грейс, обычно задумчиво, робко опущенные, сейчас расширились от страха. Алекс застыла с приоткрытым ртом.

– Фурии, вот мы стоим перед вами, – начала Робин низким, хриплым от дыма голосом. – Мы умоляем вас поделиться с нами своими тайнами, своим знанием, своей силой. Мы явились к вам как ваши покорные слуги, готовые принять любой ваш суд, если вы решите его вынести.

Мы повторяли эти слова, и голос мой казался мне не своим, незнакомым, словно исходил не из моей груди, а откуда-то еще, сзади, с расстояния одного-двух футов. Прошелестел ветерок, ветки в костре зашевелились. Я почувствовала, как кожа на руке покрылась мурашками, стало вдруг очень холодно, и я закрыла глаза. Мы подняли факелы повыше.

– Фурии, мы вызываем вас из вашего подземного мира и молим подняться в наш мир смертных. – Раздался оглушительный треск, это разгорелось толстое полено, выбросив вверх языки пламени, осыпав песок золотой пылью искр; птица снова заклокотала, сначала тихо, потом все громче и все отчаяннее.

Робин открыла глаза и посмотрела на меня. Грейс взяла у меня факел.

– Возьми в руки птицу.

Я посмотрела на Алекс.

– Она говорила, что у них блохи.

– О господи, Ви, шевелись. Нельзя быть такой трусихой.

– Но…

– Ох! – Она закатила глаза. – Действуй. Ты все портишь.

Я нагнулась к клетке, робко прикоснулась пальцами к проволоке, их сразу сильно обожгло; я отдернула руку, выругалась, но тихо, так чтобы никто не услышал. Огонь, похоже, разгорелся еще сильнее, во всяком случае, спине стало жарко. Я снова потянулась к клетке, схватила птицу за крылья. Она затрепыхалась, отбиваясь лапками; мне удалось выдернуть ее из клетки и прижать к груди: ладонью я ощущала, как она шевелится, извивается, словно чья-то чужая рука, оказавшаяся в моей.

– Мы приносим вам эту жертву, – вновь заговорила Робин, – чтобы убедить вас в серьезности наших намерений. – С широкой улыбкой она кивнула мне, и я ощутила во влажной от пота ладони тепло лезвия. Осознание происходящего более походило на воспоминание о том, что мне было уже известно, – шок подавленной воли.

– Не могу, – хрипло сказала я.

– Ты должна, – сказала как отрезала Робин. Я посмотрела на остальных; Алекс улыбалась, и блеск в ее глазах заставлял задуматься, уж не испытание ли это – экзамен, который я наверняка провалю.

Птица еще раз дернулась и затихла, словно все поняв.

– Это всего лишь голубь, – снова попыталась я.

– Вайолет, – резко оборвала меня Алекс, – ты сама сказала, он разносит блох. И это противно. Подними его, взяв за шею, так проще всего.

Я смотрела на Алекс, вглядывалась в ее блестящие, отражающие багровое пламя костра глаза; кожа у нее была влажной от пота. Я закрыла глаза, набрала в грудь воздуха и высоко подняла птицу, чувствуя, как она бьется в моей руке.

– Смотри не промахнись, – остерегла меня Робин. – А то порежешься.

Я посмотрела на птицу – ее трепещущие лапки описывали круги в пустоте, – набрала в грудь воздуха, задержала дыхание, выдохнула, прицелилась – контур ножа отразился на поверхностях стен – и зажмурилась. «Ты должна смотреть», – подумала я и, открыв глаза, вскинула нож и полоснула лезвием по шее птички, удивившись той легкости, с какой оно прошло через плоть, застряв лишь при соприкосновении с костью. На мои ладони, шею, грудь, в глаза горячими струйками брызнула кровь. Сколько же, оказывается, крови в этом маленьком существе.

Я думала, меня парализует ужас, но ужаса не было. Ни дрожи, ни страха – ничего из того, чего я ожидала и в предчувствии чего застывало и тяжелело мое тело. Напротив, я испытывала какой-то подъем, в груди и на сердце стало легко. Птица в последний раз дернулась и замерла. Моя окаменевшая рука стала липкой от крови.

– Мы приносим вам, фурии, эту жертву и преклоняем перед вами колени. Мы – исполнители вашей воли. Мы умоляем раскрыть нам ваши тайны и помочь покарать зло, причиненное нам и таким, как мы. Мы отдаем вам наши души, нанизанные на золотые нити парок, и просим о благословлении.