Экспедиция срывалась. Нет, наверное, уже сорвалась. Сорвалась уже давно — шесть дней назад, когда в неуклюжей потасовке с одним из местных племён был убит командир, а вместе с ним сложили буйные головы ещё восемь человек. Остальные готовы были разбежаться в разные стороны, как зайцы и потерялись бы, если бы вдруг командование неожиданно не взял на себя учёный, которого взяли с собой лишь в качестве переводчика с «местного варняканья» на «нормальный язык». Переводчик заслужил уважение и жизнь исключительно своим интеллектом. Звали его так: барон Генрих Фердинанд фон Артерран Девятнадцатый. Он был потомком древнего рода австрийских баронов, всё детство и юность провёл за книгами, к двадцати четырём годам получил два высших образования: биолога и языковеда. Сидеть бы ему где-нибудь на кафедре, или заниматься научными изысканиями, но — нет. Закончив с образованием, барон Генрих Артерран решил сделаться авантюристом. Нет, он не состоял в нацистской партии, и тем более, не был членом СС. Фашисты, по его мнению, были тупы и ограниченны — кто ещё может с яростью рваться в бой за мыльные пузыри? Расовая теория Гитлера — это полная собачья чушь в глазах образованного человека. Генрих Артерран никогда не пойдёт на идиотскую войну — он изыщет способ подзаработать на ней, не воюя…
По задумке Верховного командования они должны были переть несокрушимой стеной, сметая всех, кто встретится на пути, стирать племена, разрушать и грабить все монастыри, которые только попадутся на глаза. Кто-то когда-то обмолвился, что в монастырях хранятся несметные богатства, артефакты, дающие сверхчеловеческую силу. А главное — да, он где-то тут, среди нескончаемых и смертельно опасных Тибетских гор — «поганые узкоглазые», как принято было называть местных жителей, прячут меч Тимуджина. Именно за этим мечом охотился Гитлер, и условие стояло такое: либо меч, либо живыми не возвращайтесь…
У них не было никакого меча — они так и не нашли его. А попробуй, найди, когда за каждым выступом, под каждым деревцем, в каждой запущенной лачужке поджидают оскаленные, злобные и дикие варвары с копьями, стрелами, камнями? Варвары защищали свои скудные пожитки с львиной яростью, обезьяньей ловкостью и силой океанического кита. С ними не могли совладать ни пистолеты, ни автоматы. Варваров было множество — целые полчища, словно рои мошек, или стаи саранчи. На месте убитых тот час же вырастали новые, и нападали, нападали со всех сторон. После нескольких таких стычек от двадцати пяти осталось четверо…
Ветер крепчал, начинал реветь диким медведем, а до вершины ещё было далеко. Редкие колючие хлопья превращались в заверюшки, они вихрились мелкими белыми смерчиками, бросались массами снега.
— Двигаемся быстрее! — кричал тот, кто лез первым и вбивал в твёрдый, неподатливый гранит колышки для страховки. — Иначе буря нас накроет!
Неизвестно, для кого он это крикнул, ведь его измождённые товарищи никак не могли ускорить своё движение, даже если бы и захотели — у них бы не хватило сил подниматься хоть сколько-нибудь быстрее. Они тащились в отстающем арьергарде, смертельно уставшие от движения, мечтающие лишь о том, чтобы остановиться и отдохнуть.
Ветер становился всё сильнее, он крутил снег с невероятной скоростью, вокруг ничего не было видно — ни вверху, ни внизу, ни справа, ни слева. Поднялся настоящий буран, метель завывала, ветер рвал одежду, не давал держаться, стремясь одолеть измученного человека и заставить его разбиться об острые камни на далёком дне пропасти. Из последних сил Генрих Артерран окоченевшими руками удерживался за какую-то каменную неровность. В глазах рябило от снега и голода, в ушах стоял оглушающий свист ветра. В кромешной тьме, которая быстро окутывала всё вокруг, он зацепился рюкзаком за что-то и застрял. Порыв ветра ударил висящего над пропастью человека и едва не опрокинул его вниз. Каким-то чудом Генрих Артерран удержался, не жалея рук и рванулся вперёд. Застрявшая лямка лопнула, рюкзак оторвался и исчез внизу, свалившись в пропасть вместе с последней каплей воды, палаткой, зажигалкой, верёвкой — всем, что необходимо слабому человеку в трудном горном походе.
Генрих Артерран сделал нечеловеческое усилие над собой, подтянулся на руках и взобрался на какой-то выступ, которого он даже не видел в круговороте вьюги, в темноте бури. Он перевернулся на спину, и всё — силы покинули его, и Генрих Артерран потерял сознание.
Он очень удивился, когда вдруг выпал из забытья и увидел свет сквозь опущенные веки, почувствовал холод вокруг себя, услышал некий шум и гам. Генрих Артерран с трудом разлепил отяжелевшие веки и увидел, что лежит на спине, наполовину зарытый в снегу, окружённый множеством незнакомых лиц. Кажется, это местные варвары — лица круглые, смуглые, с маленькими глазками-щёлочками. Они окружили пришельца плотной толпой, толкаются, бормочут, галдят. Генрих Артерран прислушался к их бормотанию и с радостным облегчением понял, что они говорят на языке сандхи. Он знал этот диалект и понимал их.
— Белый человек, — шептал один.