G.O.G.R. (СИ)

— А то, — рыкнул Недобежкин Ежонкову, — что если бы она у тебя хорошо видела — никогда бы не подумала, что ТЫ ей изменяешь! Посмотри на себя: ты же колобок на ножках! Работай, давай, а то на глазах жиреешь!

— Бе-бе-бе! — огрызнулся Ежонков, высунув язык. — Не забывай про быка, Васёк… — пробубнил он себе под нос и подошёл к врачу на мягких лапах. — Давай-ка посмотрим… Неудобно сидит! — оценил Ежонков позу «пациента». — Васёк, потрудись?

Ежонков хотел, чтобы Недобежкин усадил врача вон на тот приземистый стул, который торчал у самой стены. Врач был тщедушен, не весил и семидесяти килограммов, но Недобежкин отказался поднимать его и тащить на стул.

— Внуши ему, и он пойдёт! — огрызнулся милицейский начальник и занял тот самый приземистый стул своей персоной.

Пётр Иванович тихо хихикнул, а Ежонкову ничего больше не оставалось, как прекратить питаться пончиками и начать работу. Под действием гипноза врач замолчал. И всё. Он сидел на полу и молчал, как рыба и не проронил ни словечка, несмотря на все пассы Ежонкова. Недобежкину довольно быстро надоело смотреть, как Ежонков тут танцует в мертвенном свете бестеневой лампы. Милицейский начальник поёрзал на стуле, который оказался достаточно скрипуч, и вынес вердикт:

— Бросай и волоки уборщицу!

— Но он уже почти раскололся! — возразил Ежонков, который не хотел утруждать себя «волочением» уборщицы. Кстати, последнюю назвать стройной можно было бы, да. Но с большой натяжкой, закрыв глаза на пару троек/четвёрок/пятёрок лишних килограммов.

А врач смотрел в одну и ту же никому не известную точку пространства, и выражение его лица напоминало морду судака. Варёного судака.

— Ну, да, — скривился Недобежкин, бросив быстрый взгляд на несчастного врача. — Не блеет — значит, раскололся. Волоки уборщицу, увалень!

— Точно внушу тебе, что ты — бык! — огрызнулся Ежонков.

Тащить уборщицу сам психиатр не стал. На помощь Ежонкову пришёл Пётр Иванович, и они вдвоём выловили уборщицу из мутной лужи и привели в препараторскую. Уборщица даже переставлять ноги сама не хотела, а только безвольно тащилась, поддерживаемая под локотки. Да, весила она немало: килограммов восемьдесят при росте в метр с кепкой.

Тоже, наверное, любит пончики, как Ежонков…

Состояние уборщицы оказалось не менее тяжёлым, нежели чем состояние врача. Когда Ежонков погрузил её в гипноз — она замолчала и всё, дальше дело не пошло. Чего Ежонков только не делал с её заколдованным мозгом — никакого отклика не получил. Пришлось и уборщицу бросить.

— Надо искать других свидетелей! — постановил Недобежкин.

К сожалению, живых свидетелей тут, в этом «вокзале для усопших» не оказалось, а общаться с духами гипнотизёр Ежонков ещё не научился. Поэтому Недобежкин остановил своё шальное движение посередине препараторской, около пустого стола и задумался. Пётр Иванович и Ежонков остановились тоже и дожидались, пока начальник примет своё авторитетное решение.

Врач под ногами Недобежкина неожиданно пошевелился, а потом — заглушил блеяние и выплюнул два сногсшибательных слова:

— Вопросов… нет.

«Вопросов нет». Эти слова прозвучали заклинанием. Пётр Иванович аж подпрыгнул, когда услышал их, а Недобежкин даже закашлялся.

— Фашистские агенты! — обрадовался Ежонков. — Я же говорил! А ты, Васёк, ты просто… амбал! Умеешь только бегать и махать пистолетиком, а чтоб подумать… Я тебе говорил, попросить у них, чтобы они его вскрыли! А они у тебя динамо прокрутили, а он ушёл!

— Всё! — рубанул рукою воздух милицейский начальник и сделал решительный шаг к двери, отпихнув Ежонкова. — Едем назад и занимаемся этим нашим Никанором. Ежонков, работка для тебя: пушить его будешь, хочет он этого, или нет. Серёгин, звони гаишникам — пускай перекроют дороги и проверяют у всех документы и багажник. Мы их из Донецка не выпустим!

Глава 121. Хождение по мукам

1.

Поведение человека по имени Мурзик очень удивило Смирнянского. Обычно Мурзик — он никогда не говорил, как зовут его по-настоящему — за деньги готов был раскрыть любой секрет. Заплати — и ты сможешь узнать всё, что известно Интерполу. Однако узнав о том, что придётся распространиться насчёт Никанора Семёнова — Мурзик проявил стойкую тенденцию к залеганию на дно. Он начал буровить некую чушь, пытаясь отбояриться от Смирнянского, и тогда Смирнянский понял, что пришла «весёлая пора» действовать решительно. Смирнянский убедил Мурзика не залегать на дно с помощью весьма и весьма веского аргумента.

— Знаешь, Мурзик, я давно тебя пробил и записал на бумажечку твоё имя, фамилию и отчество, — уверенно, как ледокол, сообщил Смирнянский Мурзику в трубку телефона. — И, если ты, родной, вздумаешь пойти на попятные и спрятаться от меня — я кукарекну твоему начальству, какой ты честный. Ну, как, Мурзик, согласен?

— Ууу, — глухо ухнул на том конце провода Мурзик. — Ыыыы…

— Мычишь? — нахально осведомился Смирнянский, жёлчно похихикивая.

— П-подожди, — промямлил, наконец, Мурзик, подавляя мучительное болезненное заикание, которое у него внезапно открылось. — Я… я…