G.O.G.R. (СИ)

Стоило Недобежкину переступить порог своего кабинета — он сразу принялся за работу. Милицейский начальник не знал суббот — для него выходные наступали тогда, когда заканчивались все дела. Дел было по горло — и поэтому Недобежкин проигнорировал сегодняшнюю субботу и, наверное — нет, не наверное, а точно — проигнорирует воскресенье.

По приказу начальника Пётр Иванович связался с ГАИ, хотя не очень-то и надеялся на то, что гаишники смогут поймать «верхнелягушинского чёрта».

— Вот что, Серёгин, вызвони-ка Синицына! — отдал новое распоряжение Недобежкин, едва Пётр Иванович, переговорив с гаишниками, повесил трубку. — Поспрашиваем его ещё про ГОГР и Америку.

Распорядившись, милицейский начальник покинул своё кресло и отправился в кабинет с табличкой: «Психотерапевт Вавёркин». Изрядно похудевший на нервно-психической работе психотерапевт занимался Сидоровым. Пострадавший сержант полулежал на кушетке, оплетенный проводами, и тихонечко, грустно блеял. Вавёркин, который давно утратил всякое сходство с колобком, сидел, уткнувшись заострившимся носом в экран ноутбука, и разглядывал те прямые и волнистые линии, которые по нему струились.

— Сознание полностью отключено… — пробормотал он, казалось, самому себе, не замечая подкравшегося начальника.

— И как это лечить?? — рыкнул Недобежкин, спугнув психиатра и заставив подпрыгнуть в кресле.

— Ух-ух! — выдохнул не ожидавший «нападения» Вавёркин и помотал своей растрепавшейся головой.

Сидоров же никак не отреагировал на вторжение Недобежкина, и линии биотоков его несчастного мозга не изменились ни на йоту.

— Лечить как?? — повторил милицейский начальник, надвинувшись на Вавёркина своим могучим корпусом.

Вавёркин попятился назад вместе с креслом и залепетал в ответ:

— Н-нуу, я могу сказать только то, Сидоров подвергся… Нет… — Вавёркин замолк, видимо выискивая в памяти нужное слово. — Ну, не бывает такого сильного гипноза, понимаете? Больше похоже на действие какого-то наркотика, что ли? Это даже не выборочный гипноз, а какое-то патологическое отупение: его интеллект полностью отсутствует. Так же отключены рефлексы — и безусловные тоже — Сидоров не понимает, что такое вода и пища, не ходит, не…

— Как лечить? — в третий раз переспросил начальник, стиснув кулаки и начиная сатанеть.

— Я пока… — начал, было Вавёркин, стараясь не заглядывать во вращающиеся глаза Недобежкина, однако начальник перебил его и весьма сурово зашипел:

— Вавёркин! Если ты к вечеру его не прокамлаешь — я тебя уволю! — и стукнул кулаком по столу гипнотизёра, заставив подпрыгнуть его ноутбук.

Сидоров оставался глух ко всему, а Вавёркин съёжился в комочек, схватил пуговку своей рубашки и, нервно крутя её вспотевшими пальцами, и пролепетал:

— Ну, понимаете, тут такой тяжёлый случай…

Недобежкин рыкнул сквозь зубы, пошевелил усами и посмотрел на свои часы, закатав рукав рубашки чуть ли не по самый локоть.

— Вот, сейчас, — изрёк начальник, пронзив гипнотизёра суровым взглядом. — Два часа. Если до восьми ты, Вавёркин, мне Сидорова не раскрутишь — считай всё, стал на биржу, усёк?

— Е-есть, — всплакнул Вавёркин, который даже не представлял себе, каким образом будет он снимать с Сидорова столь мощную «звериную порчу».

— Приступай! — разрешил Недобежкин и покинул кабинет психиатра, громыхнув дверью.

Глава 118.

Грибок и Гоха.

1.

Синицын до сих пор проживал у Ежонкова. «Суперагент» Ежонков на пару со вторым «суперагентом» Смирнянским убедили следователя прокуратуры в том, что ему пока что необходимо прятаться, а то «чёртовые» бандиты могут по-настоящему провалить в забой его самого, а заодно и всю его семью. Синицын устрашился: рисковать семьёй он не хотел. Вот и скрывался в «загородной резиденции» Ежонкова уже второй месяц. А жена Синицына была убеждена в том, что Синицын погиб на дне забоя — Недобежкин постарался на славу, описывая все ужасы и опасности, которые таятся в старых закрытых шахтах и их штольнях. Пётр Иванович при этом разговоре присутствовал, слышал и про ямы, и про гнилые перекрытия, и про пустоты, над которыми проваливается земля, которыми милицейский начальник устрашал Людмилу Синицыну. Да, Серёгину, несомненно, было очень жаль Людмилу Синицыну — бедняжка так жалобно плакала, что прагматичный и даже чёрствый Пётр Иванович едва не разрыдался сам. Но так было лучше: Синицын слишком много знал про гогровских «чёрных генетиков», они могли до сих пор охотиться за ним. А если Синицын вернётся домой — «чёрные генетики» запросто могли подковырнуть его жену и детей. Нет, лучше пускай они пока подумают, что Синицын погиб — это совсем не долго, максимум месяц — полтора, от силы два. «Чёртова банда» практически развалена: Гопников умер от внезапной старости, Генрих Артерран застрелен, Никанор Семёнов в изоляторе, бомжей и Кубарева можно не брать в расчёт: они всего лишь рабы. Остались только два потенциально опасных субъекта: Интермеццо и Зайцев. Зайцев… Зайцев… «Уделал» ли кого-нибудь Зайцев — Пётр Иванович был не уверен в том, может ли вообще этот Зайцев кого-нибудь «уделать»…