Гайдзин

Морщины на его лбу стали глубже. Это была новая Анжелика, неизвестная её сторона и неожиданная. Раньше он дважды видел такую перемену в мужчинах, ни разу в женщине. Оба были вражескими шпионами, которых отпустили после страшнейших пыток. В качестве объяснения врачи могли предложить только одно: эти люди перестали бояться, бояться новых пыток, бояться смерти. Их подтащили к самому краю, и они выжили и были теперь убеждены, вне всяких сомнений, что выживут снова, что бы с ними ни делали, или умрут, а это уже не имело значения. Врачи сказали, что сама смерть перестала иметь значение до того дня, отделенного от них неделями, месяцами или годами, когда первобытный ужас снова поднимет в их душе свою мерзкую голову, как это обязательно должно было произойти.

Бедная Анжелика, она сидит передо мной такая уверенная, такая величественная. Настанет день, когда все это выплеснется наружу, разорвет тебя на куски. Справишься ли ты с этим или окончишь свои дни в сумасшедшем доме?

Сам он раньше готов был поспорить, что столько бед окажутся непомерным бременем для такой юной девушки: побег отца, похищение приданого, изнасилование и беременность, убийство насильника у неё под окном и вот теперь ещё одна ужасная смерть, о которой он и все Поселение знало в самых ярких подробностях. Он и Сератар тогда ожидали, что её рассудок помутится, по крайней мере на несколько месяцев, до сих пор ждали, когда это произойдет, так и не поверив Хоугу, которого подробнейшим образом расспросили обо всем.

Если Хоуг способен сотворить это чудо, со злостью подумал он, почему врачи не могут вылечить эту растреклятую английскую болезнь? Это несправделиво.

— Жизнь несправедлива, не так ли?

— Да, — кивнула она. — Совсем несправедлива.

— Он оставил завещание, указав в нем вас как свою наследницу?

— Я не знаю. Малкольм никогда не упоминал о завещании.

— Анжелика, в будущем, говоря о нем, называйте его своим мужем, а себя — его вдовой.

— Зачем?

— Чтобы установить, помочь установить своё право на его имущество. — Он увидел, как она кивнула, поражаясь её самообладанию. Не воля ли это Господа, что она имеет силы казаться такой спокойной?

— Если никакого завещания нет, это что-нибудь меняет?

— Мы пытаемся выяснить это. Было бы лучше всего, если бы имелось такое, которое назначает вас наследницей. Это было бы лучше всего. Далее, вы должны вернуться с... с его останками в Гонконг. Будьте готовы к тому, что его мать поведет себя враждебно — на людях старайтесь быть с ней дружелюбной. Вы должны присутствовать на похоронах, разумеется, в соответствующем облачении. — Здесь он добавил: — Возможно, Анри мог бы дать вам письмо к нашему послу, вы уже знакомы с ним?

— Да. Мсье де Жеруар. Анри «мог бы»? Что за письмо он мог бы написать для меня?

— Если бы Анри удалось убедить, по его настоятельной рекомендации вы могли бы быть отданы под защиту Жеруара как подопечная государства. По моему глубокому убеждению, вы являетесь законной вдовой покойного тайпэна, Малкольма Струана. Если Анри уверенно поддержит нас, это могло бы стать государственной политикой.

— Значит, мне нужна серьезная поддержка?

— Я в этом уверен. Анри — нет.

Она вздохнула. Она и сама пришла к тому же выводу. Но государственная политика? Это была новая идея, возможность, которую она не учитывала. Государственная политика означала бы защиту Франции. Это стоило чего угодно — нет, ничего угодно.

— Что я могла бы сделать, чтобы уговорить Анри?

— Я мог бы сделать это для вас, — ответил он. — Я бы попытался.

— Тогда, пожалуйста, приступайте немедленно. Сегодня вечером вы мне скажете, что я могу сделать взамен. Время перед обедом вас устроит или завтра утром — когда хотите.

Говорить больше было не о чем. Завтрашний день подошел бы лучше, сказал ей Андре и откланялся; и перед тем как принять следующего гостя, мистера Ская, она откинулась на спинку кресла и улыбнулась в потолок, гадая, какова будет цена.

Подопечная французского государства? Ей понравилось, как это звучит, ибо она понимала, что ей понадобится вся помощь, какую она сможет отыскать, чтобы вступить в сражение с великаншей-людоедом из Гонконга...

И сейчас, свернувшись калачиком в другом кресле Малкольма, в апартаментах тайпэна наверху, заперев дверь изнутри, она почувствовала, что это идея нравится ей ещё больше, и снова стала гадать о цене. Это будет стоить дорого. Этих золотых монет, о которых никто не знает, будет достаточно для начала, потом рубиновый перстень, теперь у меня есть печать, печать Малкольма.

Она положила все на место и заперла тайник.

Удовлетворенная прогрессом, достигнутым в первый день её новой жизни, она закрыла глаза и уснула без сновидений. Разбудил её стук в дверь. Часы показывали почти половину пятого.

— Пожалуйста, кто это?

— Джейми, Анжелика.

Волна радостного ожидания окатила её. Оставайся спокойной, предостерегла она себя, отпирая дверь, лед, на который ты ступила, очень тонок, а черная вода под ним сулит смерть.