Он осторожно, словно там находились не шахматные фигуры, а живые мухи, отодвинул крышку, запустил в ящичек руку, сразу вслед за рукой задвинул крышку и только после этого расставил захваченные в горсть фигуры на доске. Эту операцию ему пришлось повторять неоднократно.
Между делом он спросил Нетребу:
- Что ты собираешься делать, когда мы уйдем на «ту сторону»?
- Не знаю… Не думал еще об этом. А что?
- Есть одно поручение… Выбирай, в какой руке… Ну, тебе везет - белые.
- Не везет, а играть уметь нужно… Какое поручение?
- Везет… Ходи.
- Пошел, - сказал Нетреба, делая первый ход, - какое все-таки поручение?
- Я тебе оставлю входные данные, а ты рассчитай на ЭВМ таблицу предвычисленных положений Земли. Тогда сразу же по возвращении можно будет сказать - есть ошибки в определении орбиты или нет. Да ты ходи, ходи…
- Хожу.
- Если ошибки нет, то есть не будет расхождений, незачем будет делать и вторую серию наблюдений. Если будут расхождения, придется еще раз сходить на «ту сторону». Да ты ходи!
- Ты же сам меня отвлекаешь! - возмутился инженер.
- Так ты сделаешь?
- Сделаю.
- Отлично. Тогда я на всякий случай заберу у тебя пешку.
- Так ты специально, - начал было Нетреба, но его прервал напряженный крик Антонова:
- Тихо!!
Командир никогда не кричал. И Володя, и Нетреба хорошо знали это. Поэтому этот напряженный, даже злой крик сразу же заставил забыть их про шахматы. Сердца у них сжались в предчувствии новой беды. Стало так тихо, что тиканье часов казалось ударами молотов. Но Антонов все-таки еще раз повторил:
- Тихо! - И уже совсем негромко добавил: - Земля говорит.
При всем своем желании Нетреба так и не мог вспомнить, как он оказался на центральном посту возле радиостанции. Наверное, в своем стремительном полете он ударился обо что-то потому, что потом обнаружил у себя на затылке большую шишку. Володя, каким-то образом оказавшийся впереди него, обернулся и с выражением ярости на лице зашипел:
- Тише!
Нетреба затаил дыхание и замер на месте, боясь пошевелиться. Он весь, целиком превратился в слух. Сначала он услышал гулкие и частые удары своего сердца. Они были так громки, что он ужасно испугался - не услышит из-за них ничего. Но он все-таки услышал. Это был слабенький, но четкий женский голос с дикторскими интонациями. Сначала он слышал только звук голоса, потом понял, что говорят по-русски, хотя еще просто не имел сил, чтобы вникнуть в смысл речи, и, наконец, со вздохом облегчения разобрал:
«…Хор детского сада двадцать шесть».
Рояль неторопливо проиграл простенькое вступление, и детские голосишки нестройно, но очень старательно запели о пушистых зайцах, которых никак не хотел пустить на стадион сердитый еж. Несмотря на то что песенка то тонула, то снова всплывала в волнах помех, можно было отчетливо разобрать, как одни ребятишки пели азартно и громко, другие - тихонько и стеснительно, что и создавало впечатление нестройности, хотя пели очень дружно. За песней так и виделись напряженные позы и глазенки, внимательно-внимательно, несмотря на азарт или смущение, следящие за руками руководительницы хора, которая конечно же была весьма пожилой и почтенной женщиной.
Как добралась до корабля эта детская передача? Какие капризы космоса так круто повернули стремительный бег электромагнитных волн? Отразились ли они от метеорного потока или их увлек в сторону газовый хвост земли?
Нетреба негромко кашлянул, и Володя, не оборачиваясь, погрозил ему пальцем.
«А сейчас Миша Синицын… Миша, иди сюда… Вот так… Сейчас Миша Синицын прочитает стихотворение».
Почти без паузы чистый, задорно-радостный, прозрачный, как ключевая вода, голосок даже не заговорил, а почти выкрикнул:
Володя, жадно слушавший эти нехитрые слова, услышал позади себя какие-то странные звуки. Он со злостью обернулся, готовясь мимикой не то что разругать, а буквально разорвать Нетребу на части… и замер. Увиденное потрясло его так, что он на мгновение забыл даже о голосе Земли. Горло его сжалось, он стиснул зубы и с трудом проглотил слюну.
Всегда спокойный и невозмутимый Нетреба, приткнувшись плечом к стене, тяжело и тихо плакал, неумело вытирая большой ладонью сморщенное, как от сильной боли, лицо. Шарики слез срывались с его руки и веселыми, искрящимися росинками расплывались по воздуху…