Умело играя на внутриволостных противоречиях, волынский князь с легкостью «приял» Галицкую землю, «большую половину Галича», и только жители днестровской столицы — «галичане» — оказали ему упорное сопротивление. «Бросается в глаза, — пишет Н. Ф. Котляр, — несоответствие подробного и эмоционального рассказа о подготовке штурма Галича краткой и невыразительной констатации факта утверждения Даниила на отцовском столе»; в летописном сообщении, «как не удивительно, даже не упомянуто, что князь вошел-таки в Галич. Лишь из дальнейшего рассказа книжника узнаем об этом»[2654]
. Нам представляется, что причиной тому являлось реальное несоответствие, можно сказать, противоположность отношения к Романовичу жителей земли, части галицких «пригородов», с одной стороны, и жителей самого Галича — с другой. Летописец восторженно повествует о триумфальном шествии своего героя по Галицкой земле и предпочитает не распространяться об обстоятельствах его вокняжения в Галиче. Антагонизм «галичан» — жителей земли и «галичан» — жителей столицы, доходящий до вооруженных столкновений — факт, отчетливо засвидетельствованный источником: «Галичани же доумахоу яти Галичани же, выехаша по Даниле».Нужно заметить, что Галицкая земля в данном отношении не представляла какого-либо исключения. В конце XII — начале ХIII вв. все земли-волости Древней Руси в той или иной мере испытывали подобные противоречия[2655]
. Усиливающиеся «пригороды» начинали тяготиться зависимостью от «старшего города», стремились обзавестись собственными князьями, оказывали военную поддержку определенным претендентам на главный княжеский стол с тем, чтобы извлечь политические выгоды для себя. — Все это мы лучше видим на примере Киевской земли, где часть «пригородов» стояла за Ольговичей, другая — за Мономаховичей, а сам Киев все более и более терял политическое значение и вскоре утратил свою ведущую роль в «Русской земле». В итоге было нарушено территориальное единство и целостность Киевщины: земля распалась на несколько волостей, что окончательно подорвало ее силы в военном и политическом отношении[2656].Ослабленная многочисленными внутри- и внешнеполитическими противоречиями, Галицкая земля к середине ХIII в. фактически распалась на несколько особых волостей, готовых отстаивать свою самостоятельность в вооруженной борьбе с пошатнувшейся «метрополией». Таким положением активно пользовались многочисленные претенденты на галицкий стол, делая ставку на поддержку тех или иных мятежных галицких «пригородов». Мстислава Удалого поддерживало Понизье, королевича Андрея — «горная страна Перемышльская» и Болоховская земля, кроме того, он имел прочные позиции в самом Галиче[2657]
, Даниила Романовича — опять же Понизье и еще какая-то часть галицких «пригородов» в пределах, по выражению летописца, от Боброка до Ушицы и Прута.Река Боброк (иначе Бобрка, Боберка, Бебрка), один из притоков Днестра[2658]
, протекает в непосредственной близости от Звенигорода; впоследствии село Звенигород (которым стал древнерусский город) административно входило в состав Боброцкого повета[2659], — название реки, надо думать, могло ассоциироваться с местностью, на которой стоял город. Сюда, к Звенигороду, как мы уже знаем, вела прямая дорога от Плеснеска, предусмотрительно захваченного Даниилом. Пройти дальше к Галичу, миновав Звенигород, было невозможно. Последний стоял на возвышенном месте среди сильно заболоченной низины, непроходимой для войск противника; мощные укрепления и выгодный рельеф местности делали его практически неприступным[2660]. Легкость, с которой Даниил преодолел эту преграду и тот факт, что своих сторонников в Галицкой земле он обрел, начиная от реки Боброка, заставляют думать, что звенигородцы добровольно приняли сторону Волынского князя в его борьбе за Галич.Известно, что Галич и Звенигород — давние соперники. Последний принадлежал к числу древнейших городских центров Червонной Руси[2661]
, где собственный княжеский стол существовал задолго до галицкого. Еще в 1086 г., когда владимир-волынский князь Ярополк Изяславич начал войну с мятежными Ростиславичами, самовольно обосновавшимися в Поднестровье, то «иде Звенигороду»[2662]. Это дает историкам право предполагать существование в Звенигороде особого княжения, принадлежащего, видимо, одному из братьев Ростиславичей — Володарю[2663]. К такому же выводу склоняют и данные археологических исследований, согласно которым звенигородский детинец был сооружен во второй половине XI в.[2664] В нем обнаружены фундаменты княжеского дворца и трехнефного храма с усыпальницей, а среди погребений древнерусского времени открыты несколько в каменных ящиках и саркофагах[2665].