В академическом издании Галицко-Волынской летописи «ослабленомь лицемь» переводится как «с печальными лицами»[2795]
. В связи с этим, по-видимому, и в новейшем словаре древнерусского языка против термина «ослабленью» появилось новое значение: «3. Печальный, унылый», проиллюстрированное единственным примером — разбираемым нами текстом о событиях 1238 г.[2796] Такое значение, разумеется, лучше вписывается в контекст сообщения об облике епископа и дворского, более соответствует по смыслу предыдущей фразе о «слезных очах». Однако едва ли этого достаточно, чтобы отказываться в нашем случае от основного значения выражения «ослабленью», встречающегося в древнерусских текстах с XI в.:Ослабленные лица и пересохшие от жажды уста защитников Галича, подчинившихся Даниилу не по доброй воле, а «ноужею», исчерпав все средства и убедившись, «яко не можета оудержати града», как нельзя лучше подходят образу обессилевших в неравном бою, страдающих от голода и жажды воинов, до конца пытавшихся противостоять врагу. Точно так же измором смирял непокорных галичан волынский князь и прежде, во время всех предшествующих попыток завладеть Галичем. В конце 1233 г. Даниил с войсками обступил днестровскую столицу, «и беаше корма оу нихъ много, королевичь же, и Дьянишь (венгерский воевода. —
Положение галичан усугублялось отсутствием князя, уведшего к тому же из города значительные воинские силы. Галичане держались, пока была жива надежда, что Ростислав с боярами успеют придти им на выручку, как в свое время успел вернуться в Галич из Понизья воевода Судислав[2800]
. Но слишком молодой и неопытный князь, которому едва исполнилось 15 лет[2801], не справился со своей задачей: уйдя в далекую Литву, он поздно узнал о случившемся, когда Галич был уже в руках Даниила, и не нашел ничего другого, как бежать в Венгрию[2802]. Отсутствие в городе князя в минуту тяжкого испытания, несомненно, деморализующе действовало на его защитников, и они, как отмечает летопись, сложили оружие еще и потому, «яко не имеюща власти княженья своего».Но и без князя, и без бояр галичане отбивались от незваных гостей сколько могли. Таким было решение вечевой общины, возглавляемой тогда епископом и дворским. Последние, разумеется, действовали не сами по себе, а именно как предводители общины, вокруг которых тесными рядами сплачивались галичане, готовые следовать за ними. Так, спустя несколько лет вновь вынужденный воевать с галичанами, Даниил опять столкнулся с князем Ростиславом и епископом Артемием. Не выдержав осады, Ростислав «выбеже из Галича до Щекотова, и с нимь бежа Артемеи, епископъ Галичькыи, и инии Галичани»[2803]
. Роль епископа как лидера общины, возглавляющего противоборство с неугодным князем, подтверждается примером перемышльского епископа Антония, с которым жестоко расправился Даниил[2804]. Что касается дворского Григория, в котором исследователи усматривают известного галицкого боярина Григория Васильевича[2805], то он неоднократно выступает в летописи как один из лидеров галицкой общины, впоследствии ставший правителем «горной страны Перемышльской»[2806].В результате проведенного анализа мы приходим к следующим выводам. Прежде всего, представляется необоснованным широко распространенное мнение, будто князь Даниил Романович в своей борьбе за галицкий стол пользовался неизменной поддержкой и симпатиями галичан, простых граждан, и только происки своенравного боярства не давали ему прочно обосноваться на «отнем» столе. Мы видели, что в достижении намеченной цели волынскому князю всякий раз нужно было использовать значительную военную силу, искать благоприятной минуты, когда Галич был ослаблен отсутствием большей части своего войска, занятого борьбой с врагами. Претенденту с Волыни приходилось держать город в изнурительной осаде, ломая сопротивление его защитников измором, используя для этого также силы мятежных галицких «пригородов». Нельзя доверять преувеличенным оценкам успехов Романовича придворного летописца, рассказ которого весьма противоречив, сплошь состоит из недомолвок и не выдерживает проверки данными других источников.