Читаем Галоши против мокроступов. О русских и нерусских словах в нашей речи полностью

Он писал: «Мы не гоним общей анафемой все иностранные слова из русского языка. Но к чему вставлять в каждую строчку «моральный», «оригинальный»[203], «натура», «артист», «грот»[204], «пресс»[205], «гирлянда»[206]

, «пьедестал»[207] и сотни других подобных, когда без малейшей натяжки можно сказать то же самое по-русски? Разве: «нравственный», «подлинный», «природа», «художник», «пещера», «гнет», «плетеница», «подножье» или «стояло», хуже?»

Советовал: «Пиши так, как написал бы на твоем месте даровитый иностранец, если бы он был русский».

И обещал: «Вы найдете почти для каждого иностранного слова несколько русских, хотя очень часто ни одно из них не будет вполне соответствовать всем значениям первого; в этом случае их надо будет употреблять с разборчивостью, где одно, где другое; но вместо этого просто их не употребляют, вовсе не приняли, не обусловили их значения, не привыкли видеть в печати».

И еще: «Если вы найдете в народе не много выражений для отвлеченных понятий, то не забудьте, что большая часть прямых и насущных выражений может быть применена к употребление в переносном смысле и что изучение это даст вам во всяком случае понятие о том, куда и к чему нам стремиться, чего искать, каким образом составлять и переиначивать слова, чтобы они выходили русскими, чтобы шли в русскую речь, не обижали русского уха, высказывали то, что мы хотим выразить, и не портили бы русский склад речи. Оно сроднит нас с духом языка, даст вникнуть в причудливые, прихотливые свойства его и даст средства образовать мало-помалу язык, сообразный с современными потребностями».

* * *

В теории все звучало гладко, но на практике получалось… странно.

Известен предложенный Далем Жуковскому перевод отрывка с современной им обоим литературной речи на тот язык, который представлялся Далю подлинно-национальным русским языком:

«Казак оседлал лошадь, как можно поспешнее, взял товарища своего, у которого не было верховой лошади, к себе на круп, и следовал за неприятелем, имея его всегда в виду, чтобы при благоприятных обстоятельствах на него напасть».

У Даля получилось так: «Казак седлал уторопь, посадил бесконного товарища на забедры и следил неприятеля в наˊзерку чтобы при спопутности на него ударить».

Этот перевод с русского на русский сам требовал перевода или как минимум обширных примечаний, как сейчас, так и в XIX веке.

Перечисляя возможные замены, Даль то и дело сбивался на редкие, местные, неупотребляемые широко народные слова, а когда их не хватало — изобретал их сам: «„заимка“, „хутор“ лучше, нежели употребительное у нас „ферма“[208]; „марево“ лучше „миража“; а „путевик“ лучше „маршрута“[209]; „поличие“, „подобень“, по крайней мере, нисколько не хуже „портрета“

[210]; даже „окрутник“ и „окрутница“ можно употребить вместо „маски“[211] тем более, что маскою называем мы и самую личину, и переряженного».

Особенно же трудным делом, разумеется, становился перевод устойчивых фраз: «Немец говорит: „это нехорошо выглядит“; француз: „это удивляющее дело“; англичанин „каждый человек ничего не знает“ — это хорошо для него; русский скажет: „это ни на что не похоже“, „это больно неказисто, очень невзрачно“; „удивительное, дивное дело“; „никто ничего не смыслит, ни один человек аза в глаза не знает“; „это никуда, ни к чему не годится, никуда не годно, не гоже“… Итак, нам надобно добиваться того, чтобы высказать ясно, отчетисто и звучно все то, что другие могут вымолвить на своем языке; но высказать так, что оно должно отозваться в русском уме и сердце, сорваться с русского языка».

Благодаря этим попыткам Даля и появились на свет около 250 «русских» слов, которые в лучшем случае вызывают улыбку (попробуйте сначала закрыть правый столбец и догадаться, что значат эти слова):

родовспомогатель, родопомощник — акушер;

боронитель, сохранитель — консерватор;

самотность, самотство, самовщина — эгоизм;

себялюб, самотник, себятник

— эгоист;

ловкосилие — гимнастика;

мироколица, колоземица — атмосфера;

проки, спорина — консервы;

носохватка — пенсне;

носопрятка — кашне;

насылка — адрес;

миловидница, красовитка, хорошуха — кокетка.

И знаменитые заместители слова «горизонт»:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Нарратология
Нарратология

Книга призвана ознакомить русских читателей с выдающимися теоретическими позициями современной нарратологии (теории повествования) и предложить решение некоторых спорных вопросов. Исторические обзоры ключевых понятий служат в первую очередь описанию соответствующих явлений в структуре нарративов. Исходя из признаков художественных повествовательных произведений (нарративность, фикциональность, эстетичность) автор сосредоточивается на основных вопросах «перспективологии» (коммуникативная структура нарратива, повествовательные инстанции, точка зрения, соотношение текста нарратора и текста персонажа) и сюжетологии (нарративные трансформации, роль вневременных связей в нарративном тексте). Во втором издании более подробно разработаны аспекты нарративности, события и событийности. Настоящая книга представляет собой систематическое введение в основные проблемы нарратологии.

Вольф Шмид

Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении
Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении

А вы когда-нибудь задумывались над тем, где родилась Золушка? Знаете ли вы, что Белоснежка пала жертвой придворных интриг? Что были времена, когда реальный Бэтмен патрулировал улицы Нью-Йорка, настоящий Робинзон Крузо дни напролет ждал корабля на необитаемом острове, который, кстати, впоследствии назвали его именем, а прототип Алеши из «Черной курицы» Погорельского вырос и послужил прототипом Алексея Вронского в «Анне Карениной»? Согласитесь, интересно изучать произведения известных авторов под столь непривычным углом. Из этой книги вы узнаете, что печальная история Муму писана с натуры, что Туве Янссон чуть было не вышла замуж за прототипа своего Снусмумрика, а Джоан Роулинг развелась с прототипом Златопуста Локонса. Многие литературные герои — отражение настоящих людей. Читайте, и вы узнаете, что жил некогда реальный злодей Синяя Борода, что Штирлиц не плод фантазии Юлиана Семенова, а маленькая Алиса родилась вовсе не в Стране чудес… Будем рады, если чтение этой книги принесет вам столько же открытий, сколько принесло нам во время работы над текстом.

Юлия Игоревна Андреева

Языкознание, иностранные языки
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б. Йейтса, Артура Симонса, Эрнста Даусона, Лайонела Джонсона и др. Отдельная часть книги рассказывает о классиках нонсенса – Эдварде Лире, Льюисе Кэрролле и Герберте Честертоне. Другие очерки рассказывают о поэзии прерафаэлитов, об Э. Хаусмане и Р. Киплинге, а также о поэтах XX века: Роберте Грейвзе, певце Белой Богини, и Уинстене Хью Одене. Сквозной темой книги можно считать романтическую линию английской поэзии – от Уильяма Блейка до «последнего романтика» Йейтса и дальше. Как и в первом томе, очерки иллюстрируются переводами стихов, выполненными автором.

Григорий Михайлович Кружков

Языкознание, иностранные языки