Читаем Галоши против мокроступов. О русских и нерусских словах в нашей речи полностью

ГОРИЗОНТ м. окраина земной поверхности, вкруг наблюдателя, где примыкает небо; небосклон, кругозор, небозем, небоскат, закат неба; глазоем, зреймо; завесь, завесь, закрой касп. озор, овидь арх. оглядь орл. черта, отделяющая видимую нами часть неба и земли от невидимой. | Астроном. воображаемая плоскость, проходящая чрез средоточие земли, отвесно оси наблюдателя; это астрономический, истинный озор; чувственный, видимый, определяется лучом зрения, от глаза наблюдателя до ската или до видимой окраины земного шара, и далее, до небесной тверди; все что ниже черты этой, того мы не видим; что выше, то видим. Леса, горы и др. предметы стесняют и укорачивают овидь нашу, которая образует правильную окружность только в открытом море. Страны света, ветры или румбы (см. ветер, компас) означаются по окружности озора, который представляет картушка (кружек) компаса, а в самых полюсах нет и стран света. | *Круг понятий человека, пределы того, что он может обнять умственным оком, по степени образования своего, по познаниям и уму. Горизонтальный, лежащий по уровню земли, моря; на что свободный отвес падает под прямым углом; водоправый, водопрямый, подошвенный, лежневой, уровенный, лежевесный, подотвесный. Горизонтальность ж. состояние или свойство это; водоправость, водопрямость, подошвеность, уровенность, лежевесность, подотвесность.

Эти примеры показывают, как бесполезно пытаться навязать что-то языку, даже руководствуясь самыми благими намерениями и безупречной логикой. Пушкин, предпочитавший следовать «стихии» языка, а не предписывать ей правила, в конце концов оказался в выигрыше. Он мог бы сказать, что как «ветру, и орлу, и сердцу девы нет закона», так нет закона и языку. Вернее, он есть, и язык может строго его придерживаться, и все же в любой момент волен нарушить его, если так будет удобнее. И снова под «языком, обладающим волей» я подразумеваю множество частных решений говорящих, их бессознательных выборов слов и выражений. Частные выборы хаотичны, но сумма множества хаотичных выборов создает направление движения и развития. Даль сознавал это, но считал, что все же сможет «подсказать» языку те решения, которые казались верными.

Разумеется, это не моя идея, Далю случалось слышать такие возражения и спорить с ними: «Остается еще странное мнение, хоть оно и было высказано заслуженными людьми, что нам вовсе нечего о заботиться о родном слове своем: оно-де живет мировою жизнью своею, спеет и зреет веками или годами, а судьба порядит, и выработается в свое время, сроку, когда ему быть суждено, в какую б сторону мы ни порывались.

Мнение это заключает в себе что-то роковое и, следовательно, довольно горестное; делай что хочешь, трудись сколь сил есть, а все тщетно, все ни к чему, судьба всех нас увлекает. Если принять возражение буквально в этом смысле, то надо передать спор наш — едва ли не в богословие или, по крайней мере, в область философии, а на этом поле мы наперед кладем ружье: не по силам встреча.

Но если мне скажут: не роковая судьба, в смысле мусульманском, а собственно мировая жизнь решает участь языка, т. е. дела, события, обстоятельства, никем наперед не разгаданные и без умыслу оставленные, дают всему в мире — и слову, и словесности нашей — направление, цвет, масть, лад и строй; — то я спрошу уже посмелее: а кто же придает этому общему потоку известное направление, кто обусловливает, хотя большею частию и бессознательно, общее стремление это, если не люди?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Нарратология
Нарратология

Книга призвана ознакомить русских читателей с выдающимися теоретическими позициями современной нарратологии (теории повествования) и предложить решение некоторых спорных вопросов. Исторические обзоры ключевых понятий служат в первую очередь описанию соответствующих явлений в структуре нарративов. Исходя из признаков художественных повествовательных произведений (нарративность, фикциональность, эстетичность) автор сосредоточивается на основных вопросах «перспективологии» (коммуникативная структура нарратива, повествовательные инстанции, точка зрения, соотношение текста нарратора и текста персонажа) и сюжетологии (нарративные трансформации, роль вневременных связей в нарративном тексте). Во втором издании более подробно разработаны аспекты нарративности, события и событийности. Настоящая книга представляет собой систематическое введение в основные проблемы нарратологии.

Вольф Шмид

Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении
Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении

А вы когда-нибудь задумывались над тем, где родилась Золушка? Знаете ли вы, что Белоснежка пала жертвой придворных интриг? Что были времена, когда реальный Бэтмен патрулировал улицы Нью-Йорка, настоящий Робинзон Крузо дни напролет ждал корабля на необитаемом острове, который, кстати, впоследствии назвали его именем, а прототип Алеши из «Черной курицы» Погорельского вырос и послужил прототипом Алексея Вронского в «Анне Карениной»? Согласитесь, интересно изучать произведения известных авторов под столь непривычным углом. Из этой книги вы узнаете, что печальная история Муму писана с натуры, что Туве Янссон чуть было не вышла замуж за прототипа своего Снусмумрика, а Джоан Роулинг развелась с прототипом Златопуста Локонса. Многие литературные герои — отражение настоящих людей. Читайте, и вы узнаете, что жил некогда реальный злодей Синяя Борода, что Штирлиц не плод фантазии Юлиана Семенова, а маленькая Алиса родилась вовсе не в Стране чудес… Будем рады, если чтение этой книги принесет вам столько же открытий, сколько принесло нам во время работы над текстом.

Юлия Игоревна Андреева

Языкознание, иностранные языки
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2
Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Второй том «Очерков по истории английской поэзии» посвящен, главным образом, английским поэтам романтической и викторианской эпох, то есть XIX века. Знаменитые имена соседствуют со сравнительно малоизвестными. Так рядом со статьями о Вордсворте и Китсе помещена обширная статья о Джоне Клэре, одаренном поэте-крестьянине, закончившем свою трагическую жизнь в приюте для умалишенных. Рядом со статьями о Теннисоне, Браунинге и Хопкинсе – очерк о Клубе рифмачей, декадентском кружке лондонских поэтов 1890-х годов, объединявшем У.Б. Йейтса, Артура Симонса, Эрнста Даусона, Лайонела Джонсона и др. Отдельная часть книги рассказывает о классиках нонсенса – Эдварде Лире, Льюисе Кэрролле и Герберте Честертоне. Другие очерки рассказывают о поэзии прерафаэлитов, об Э. Хаусмане и Р. Киплинге, а также о поэтах XX века: Роберте Грейвзе, певце Белой Богини, и Уинстене Хью Одене. Сквозной темой книги можно считать романтическую линию английской поэзии – от Уильяма Блейка до «последнего романтика» Йейтса и дальше. Как и в первом томе, очерки иллюстрируются переводами стихов, выполненными автором.

Григорий Михайлович Кружков

Языкознание, иностранные языки