Гамбит. Конь без масти

– Эванс, – тихонько окликнул он ее. – Ты же понимаешь, что я этого так не оставлю? – он словно заранее извинялся за все что будет сказано, и все что будет сделано. Подготовил почву, на которую приземлится после падения. Осмотрел свысока базальтовые скалы, намереваясь прыгнуть.

Эванс ничего не ответила, да и что тут можно было сказать. Годы идут, а грабли все те же. Люди учатся на своих ошибках. Лучшие из них – на чужих. Адам же в силу своего высокомерия видел только чужие, не замечал свои, и был уверен, что идет верной, пусть и кривой дорогой.

– У вас нет выхода, мистер Ларссон, – все же ответила она после недолгого молчания. – Когда все закончится, вы обещали меня отпустить, – склонившись над головой сына, сказала она и поцеловала Ника в макушку. – Вы обещали, – проговорила одними лишь губами, но оглушила правдой, как порой нас оглушает тишина.

– Обещал, – подтвердил он, точнее напомнил, не ей, а себе, и кивнул в подтверждение.

Сидя на коленях с Ником, он смотрел, как она уходит к лифту. Исчезает, растворяясь в толпе. Отчего-то на душе стало невыносимо тоскливо, и очередной звонок от Беатрис не прибавил ему радости и остался неотвеченным.

– Мамочка еще придет? – всхлипнув, спросил Ник, помахав ей в закрывающиеся двери лифта.

– А ты бы этого хотел? – спросил Адам, положив подбородок на голову ребенка и смотря поверх макушки машущей в ответ фигуре в больничной накидке поверх серого пальто.

Она смотрела в ответ с любовью на Николаса и с холодностью на Адама. Что-то человеческое всколыхнулось где-то очень глубоко у него внутри. Так глубоко, что Адам даже не понял, что это было. В мыслях только всплывал фаршированный крот, на которого и смотреть не хотелось, и глаз нельзя было оторвать.

– Конечно, я бы хотел сестренку, – залепетал Никки на грани слез, – а лучше братика, – шепнул он Адаму на ухо, словно сообщал огромную тайну. – Ты же никому не скажешь? – испугался Никки и вцепился обеими руками в пиджак Адама.

Диссонанс застучал в затылке мелкими молоточками. Голову буквально разрывало по швам сросшихся в младенчестве черепных костей. И только втайне от всех и переборов свою гордость, Адам вспомнил, что если очень хочется, можно, черт возьми, даже когда нельзя.

– Нет, Никки, это будет нашим секретом, – обнял он ребенка, так и неудержавшего в себе слезы. – Никому не скажу, даже папе, – и голос Адама звучал хрипло от подкатившего к горлу кома. «Особенно твоему папе», – подумал он, что идей в дурную голову брата лучше не вкладывать. Они и так там возникают с завидным постоянством.

– Я люблю тебя, дядя Адам, – Ник же откровенно плакал в его рубашку, но старался, чтобы окружающие не видели этого.

– И я люблю тебя, Никки, – Адам погладил его по голове и достал носовой платок из кармана.

Если бы все сложилось иначе. Если бы не его высокомерие и снобизм, если бы не его идиотские принципы и желание превзойти отца во всем, это мог бы быть его сын. Его ребенок. Если бы в тот вечер кривая, вернувшая его назад, не уперлась в базальтовые скалы во взгляде серых глаз, вынести который, он был не в силах. Сверхзадача для сверхчеловека. Для рыцаря в сияющих доспехах, что носил имя Сира Безупречного, она была не по плечу. Что до Адама Ларссона… Он был близок к этому.

Щегол

В густонаселенном мегаполисе, оплетенном стальной паутиной железных дорог и серыми лентами автострад, раскинувшемся на мили вдоль берега, изглоданного холодными водами северной Атлантики, нетрудно затеряться. Стоит только пару раз свернуть не туда, сесть не на тот поезд, выйти не на той остановке, и назад можно не вернуться. Здесь существует постоянный риск сгинуть в черноте темных тоннелей, изрывших внутренности города на уровень ниже земли, пропасть в толпе бесконечных переходов метро, заблудиться в вереницах улиц, пронизывающих город связанными и спутанными нитями. В этом городе несложно найти, все, что душе угодно, если у вас все же найдется сама душа. Заплати, и любой твой каприз исполнится в сжатые сроки и в лучшем виде. Но следует помнить, что в городе, продуваемом всеми ветрами, ты рискуешь навсегда потерять себя, сам став чьим-то капризом.

В Нордэме редко встречается понятие «нельзя». Само лишь это слово здесь весьма относительно. Именно так и думал Крис, прожив здесь тридцать два года из тридцати двух, но обежав все доступные и недоступные места, сбился с ног где-то на тридцать втором квартале. По городу он перемещался со скоростью достаточной для кратковременного прояснения стекол очков, запотевавших при смене холода улицы теплым воздухом отапливаемых помещений. Убив больше часа на задачу, по меньшей мере, в десять минут, он послал все к ларссоновой матери и намеревался идти на черный рынок, сняв пачку нала с карты друга. Какого же было его счастье, когда в одном из магазинов с известным лейблом он нашел именно то, что просил принести его Лиам.