Гамбит. Конь без масти

– Мамочка, какая ты красивая! – восхитился Ник и обнял ее, смыкая на шее маленькие ручки. – Папа купит мне сестренку? Да? Мне так хочется сестренку! – Ник схватил ее руку и начал теребить ее, с надеждой посматривая на мать.

– Мда, твой папа умеет преподносить неожиданные подарки, – подытожил Адам и на этом месте они с Эванс усмехнулись. На мгновение между ними проскользнуло понимание, достигнутое долгим движением по кривой с очень своеобразной траекторией.

– Ты же на это не подпишешься снова, верно? – уточнил он и внешне оставался спокоен, а сам прогонял из мыслей вид их поцелуя. Нежного, сладкого, мерзкого.

– Уже подписалась, – вздохнула Эванс и обняла сына. – Вы же баллотируетесь от Республиканской партии, верно? – с той же обреченной интонацией спросила она.

Она спрашивала, будто это ничего не значило. Обычный светский вопрос, но вопрос, по факту значивший очень много. Слишком много. Все рядом с Эванс было слишком. Вопрос матери Ника всегда стоял очень остро в разрезе репутации семьи, а теперь и будущего Адама. Их зыбкие планы с каждым днем все глубже погружались в металлическую стружку, рассыпанную по городу. Один шаг за другим, постепенно, осторожно, с исправлением прошлых ошибок и вера в общее дело приближали их к цели. Один промах, и всему конец. Эванс же по обыкновению бьет сразу и в лоб, как, собственно, и всегда.

Адам не вчера родился и понимал, к чему она клонит, но сам окончательное решение до сих пор не озвучил. Чтобы его принять, ему нужен был контроль. Полный и абсолютный. В отличие от Эванс, он не будет прыгать с самолета, не зная, что у него за плечами и не видя точки приземления. Сейчас перед ним были безжизненные базальтовые скалы с очень острыми гранями и остервеневшими бесами.

– Эванс, это рискованно, – Адам отрицательно покачал головой.

– Еще бы! – прыснула Миа. – Сыграть жену вашего брата… Опять! Не то слово, как рискованно! Так и без половины имущества остаться можно! Что я буду делать с половиной собаки и половиной кота? – негодовала она, разводя руками, и говорила настолько серьезно, что Адам поверил в искренность ее слов. Правда, и когда она врала, он не мог припомнить.

Обдумывая и переваривая сказанное, Адам понимал, что окончательное решение все еще за ним. Решение всего. Их жизней, их судеб. Один раз Эванс уже подписала добрачное соглашение, согласиться ли опять – не факт. Все же Эванс живой человек, а не разменная монета. У нее есть чувства, как минимум, к Нику, и играть ими очень неэтично, а этого Лиам не учел.

– Это мой кот, – прервал ее Адам, у которого от кишевших в голове мыслей виски заломило. – И Лиама я об этом не просил, – намекнул, что претензии по поводу инициативы брата слегка не по адресу, и Адам в инициативе воссоединения никогда не существовавшей семьи не участвовал.

Ему сама идея ее существования не нравилась изначально. Поводов было много, причин еще больше. Эванс же опять клала яйца в одну корзину, причем почему-то яйца Адама.

– Вообще-то это кот Лиама, – конкретизировала Миа, что шкура Гектора, как и воля Лиама, никому из них не принадлежит, пусть и делят они ее уже лет пять с завидным постоянством. – И не думаю, что вы вообще вправе просить его о чем-то подобном, мистер Ларссон, – вернув себе привычный холодный тон, что резал без ножа, огрызнулась она. Говорила Эванс, конечно же, не о коте, да и Адам имел его в виду не больше чем сама Эванс.

– Ага, спорим, я и пса отожму, – ухмыльнулся Адам. – И просить кого-то не по моей части, доктор Эванс, – рана за рану, укол за укол. Для человечности им обоим отведены лишь минуты, и все они на сегодняшний момент уже истекли.

– Вы жуткий собственник, мистер Ларссон, – устало вздохнула Миа. После выпадов Лиама на нее невольно напала меланхолия, а весь запал ушел на отговаривание друга от спектакля под названием «Долго и счастливо».

– Есть такое, – подтвердил Ларссон, ведь не только ей притворство уже претило.

– Как Беатрис Вас терпит? – как бы не изгалялся Адам, она всегда могла уколоть больнее. Всеми сотнями антимонитовых игл в холодном и безразличном взгляде, проникавшим под кожу и отравлявшим разум.

– Понятия не имею, – запнулся он, но от правды не убежишь, особенно, если и бежать-то не хочется, – где сейчас она, – неожиданно осознал он, что сам не понимал, куда ведет его кривая.

– Рада была повидаться, мистер Ларссон, – бросила она ему, как едва знакомому человеку. Будто и не было тех минут, когда она звала его иначе, другим именем, его именем. – Ник, мне пора, – с сожалением попрощалась она только с ним и обняла сына крепче, а мальчик чуть не расплакался прямо у нее на глазах. Нижняя губа задрожала, а глаза ребенка быстро покраснели.

Долгое прощание – лишние слезы. Адам, привыкший быстро разруливать такие ситуации, забрал его к себе на руки, отвлекая, но взгляда от Эванс не отвел.