Гамбит. Конь без масти

– Ты хочешь невозможного, Адам, – немного смягчившись, слушая сына, Грегори сел напротив него, вытянув ноги, и вынул из ослабевших рук Адама бутылку. – Ты хочешь видеть в смерти человечность, – взболтнув содержимое, Грегори отпил совсем немного, только для дезинфекции пространства вокруг себя выдыхаемым воздухом. – Но порой смерть – это просто смерть, порой это избавление от мук, а порой – логичное окончание жизни, – закончил он и вернул бутылку сыну, который по ней уже заскучал.

Пусть уж тот топит свое горе в вине, чем в чувстве вины. Каламбур был очень удачный, если бы не самое неудачное стечение обстоятельств, благодаря которому он возник.

– Я не верил ей, я не верил Ашеру, – Адаму показалось, что этот список он может продолжать бесконечно, но на имени Кельта он остановился и словно вычеркнул его оттуда навсегда.

Грегори только сглотнул горечь джина и привкус пепла. Предупредить Адама он был обязан, но мучить и без того измотанного сына предсмертным посланием его друга, Грегори не станет. То, о чем Адам не знает, его не беспокоит. Так ведь это работает, верно, Грег? И Ларссон промолчал. Опять. Снова. Если Ашер умер, этого уже не исправишь, а Адаму нужна надежда для его человечности, которой и так Гектор наплакал. Еще шаг и Адам сорвется в ту самую бездну, о которой так поэтично распевает под распитием уже немалой дозы алкоголя.

– Хочешь сказать, что моя паранойя оправдана? – с неким смирением принял Адам.

– Подозрительность всегда оправдана, – Грегори опять забрал бутылку из рук Адама и указал ей на собаку, доедавшую телятину с серебреного блюда, прежде, чем отпить из нее.

Да, Грегори не уточнил, что постфактум, и эта подозрительность возымела последствия с пролонгирующим эффектом. Он предупреждал сына ранее, но Адам, а точнее мистер Тотальный Контроль в его голове, смотрел и не видел. Грегори не настолько жесток, чтобы сказать Адаму об этом, и, возможно, слишком эгоистичен, чтобы подтолкнуть старшего сына на грань сумасшествия. Дать своему ребенку надежду, что все наладится, – это все, что он, как родитель, мог сейчас сделать.

– Моя подозрительность стоила трех жизней, пап, и неизвестно, сколько еще теперь она унесет с собой, – безапелляционно ответил Адам, как всегда строгий к окружающим и к себе, безжалостный, если быть точным.

– Ты должен помнить, Адам, – Грегори бы хотел сказать, что порой люди заслуживают, чтобы их вера вознаграждалась, но если и эта парадигма рухнет, бездна придет за душой Адама и, скорее всего, свое получит, и как можно мягче добавил: – Твой контроль не всесилен.

И теперь даже Адам не смел спорить с отцом. Ни пикнул, лишь взял бутыль и снова приложился к ней, а затем погладил пса, вылизывающего блюдо.

– А Адам Ларссон? – отрешенно уточнил носитель имени, спрашивая о себе в третьем лице, что наталкивало на вопрос о его психическом здоровье уже не в первый раз.

Грегори понимал, что раунд проигран, и Хейз ведет. Он ударил Адама намного сильнее, сам того не подозревая. Оставил одного, без союзников, без поддержки, вез веры. Совершенно одного посреди серого поля, где все клетки смешались и потеряли свой истинный цвет, и Сир Безупречный потерял ориентир. В этой ситуации действовать нужно было хитрее. Хитрее даже самого хитрого манипулятора, которым прослыл отмороженный змееныш. Поразмыслив пару секунд, Грегори все же решил вернуть Адаму, так недостававшее ему – его веру. Вера, которая, как бы не хотел Хейз, все же вознаграждалась.

– Он близок к этому, – напомнил Грегори и передал назад бутылку, в которой уже почти ничего не осталось. – Порой достаточно искры, чтобы разжечь из нее пламя, Адам, – подталкивал его отец.

И раз уж Сир Безупречный загасил костер, Адаму Ларссону придется приложить немало усилий, что его разжечь.

– Только в темноте и пламя свечки кажется Солнцем, пап, – скептически высказал Адам, осушив злосчастную бутылку.

Мда, Адам явно поднаторел в словесных баталиях за годы работы бок о бок со своим серым кардиналом, и палец ему теперь в рот не клади. Нет, с этим Грегори мириться точно не станет. С постоянным контролем, с уходом сына от реальности он еще согласится и вытерпит их, но с синдром циничной скотины настала пора что-то решать, пока его рецидив не усугубился и не перешел в летальную стадию.

– Что ж, сынок, в таком случае, напоминаю, – Грегори поднялся на ноги и протянул Адаму руку. – Полетим ночью, – и быстро убрал ладонь, когда Адам потянулся за ней.

– И ради всего святого, Адам, – Грегори поднял с пола идеально вылизанное собакой серебряное блюдо. – Не шокируй мать, прими душ! – показывая тем самым, что разговор окончен, Грегори начал намывать блюдо в раковине под пристальными взглядами Адама и Джулии.

– Идем, Джул, нам здесь не рады, – озлобился Адам и, подцепив суку под ошейник, пошатываясь, потащил собаку прочь с кухни. – Я говорил тебе, что джентльмены предпочитают блондинок, Джул? – донеслось до Грегори через шум воды, а недовольный с виду мужчина впервые за долгое время улыбался.

Между Адом и Раем