Гамбит. Конь без масти

Сейчас же перед его взглядом открывался только унылый зимний пейзаж: слегка припорошенная мелким снегом дорога, хмурые облака, нависавшие над лесом и едва касавшиеся вершин огромных елей, озерная гладь, чуть подернутая рябью от свежего льда, который, скорее всего, растает к полудню. И ничего более. Пустота и одиночество. Так и проходили его вечера, плавно перетекающие в ночи с наблюдением за пустынной дорогой, ведущей от северного выезда Mountain Drive.

Долгая зимняя ночь все тянулась и тянулась. Время уходило вслед за облаками, гонимыми северным ветром в сторону города, окутанного туманной дымкой. Туман начинал подступать и к поместью, затягивая собой съезд с шоссе. Пострадавшая от времени зоркость мужчины была уже не той, что в молодые годы. Она подводила Ларссона, и островатые углы огромных камней, торчавших из тумана, все больше напоминали ему капоты подъезжавших к дому патрульных машин. Грегори стоял возле окна и терпеливо вглядывался в молочную мглу, но вскоре туман подступил настолько близко, что и обманчивые силуэты исчезли из виду.

Не выдержав больше ни минуты этой пытки, Ларссон решил занять себя делом. В заботах нет времени для грусти, в делах нет места пустым переживаниям. Когда Адам вернется, а он обязательно вернется, Грегори поговорит с ним за завтраком и начнет читать очередной свод нотаций, на тему, что старший из продолжателей рода Ларссонов уже достаточно стар, чтобы умереть молодым. Не то, чтобы он не старался, но…

Медленно ступая по отполированному полу, Грегори направился на кухню по холодному из-за его оформления коридору вдоль бледно-голубых стен с многочисленными портретами предков хозяев особняка, нынешний потомок которых пропадал этой ночью черте где, но только не в родных стенах. Шаги эхом отражались от стен, наполняя огромный дом хоть каким-то подобием жизни, некогда кипевшей здесь и бившей ключом. И больше ни звука. Только уверенные шаги и не в меру учащенное биение немолодого сердца от посматриваний на огромные окна, затянутые туманом.

Миновав гостиную, Ларссон на автомате проверил пальцем наличие пыли на мебели, и, как и ожидаемо, ее не оказалось. Чисто. Почти стерильно, что неудивительно. Пыль это память о прожитых мгновениях, частицы, оставленные здесь обитателями этих стен, а обитателей последний десяток лет они видели не так уж и много. Некоторые из комнат не видели их со дня отъезда Лиама в колледж. Двери в них были наглухо заперты, а комнаты давно пустовали. В особняке Ларссонов не было пыли, как не было и людей, которые могли бы ее оставить. Только Ник согревал сердца пожилой четы, когда возвращался из начальной школы, и, идя по стопам дяди и отца, начал так же пропадать из дома надолго, с малых лет вступая в общественную жизнь города.

В гнетущей тишине несложно было разлить нехарактерный для звуков дома звон. Металл, скользивший по мрамору, тихое неровное позвякивание, доносившееся со стороны кухни. Его можно было не услышать вовсе, но только не человеку, проводившему столько времени в тишине. Звон, больше напоминавший приглушенный стук, доносился из кухни. И Грегори снял со стены коридора один из пары висевших мушкетов, заряженных солью. Сомнений в работоспособности антикварного оружия у него не было. Он лично заряжал его и проверял его на случай, если придется дать отпор нарушителю спокойствия, но по всем канонам семейства Ларссонов, один из которых был некогда практикующим врачом, не навредить.

Приведя мушкет в боевое положение, Ларссон, расправив плечи и не без сноровки из своего прошлого, медленно, осторожно, держа под прицелом каждый угол и не оставляя слепых зон, двинулся вперед, разрезая темноту гладким и отполированным стволом мушкета. Позвякивания становились громче, на кухне был зажжен светильник прямо над плитой и испускал неяркий и мягкий свет. «Спасибо» вторгнувшемуся человеку за выбор освещения. Тусклое свечение ничуть не резало глаз мужчины, долгое время пробывшего в темноте, и не мешало Грегори оценить обстановку даже севшим за годы прожитой жизни зрением. Дверь в кухню была приоткрыта, и сомнений, что источник звуков находился именно там, у Грегори не осталось. Поставив «911» на быстрый набор, Ларссон засунул телефон в карман брюк и беззвучно двинулся вперед, входя на, казалось бы, совершенно пустую кухню.

Первое, что он почувствовал, это жуткая вонь, сшибающая с ног не хуже хука, прилетавшего в лицо во времена былой молодости. От мерзкого запаха глаза под линзами очков моментально заслезились и зачесались, но Ларссон только сильнее сжал в руке мушкет, и, задержав дыхание, направлял его из стороны в сторону совершенной пустой на первый взгляд кухни.