Гамбит. Конь без масти

Грегори был очень благодарен, что Адам не стал рассказывать подробности из их с Джулией встречи.

– Могу себе представить, – немного сухо и с осуждение ответил Грегори, чем соврал сыну.

Нет, не мог он себе такого представить. Ни в страшном сне, ни в сатирической миниатюре, но уж лучше Адам и собака, чем ожидания и вглядывания в темноту. Грегори, не выдержав вони ни секундой дольше, включил на полную мощность вытяжку и положил мушкет на разделочный стол. В возникшей паузе Адам, кажется, опять задремал, и на этот раз Грегори не стал его будить. В конце концов, он же хотел пса – так вот он. Теперь Грегори начал вспоминать, что своих желаний все же стоит опасаться. Вытащив из кухонного шкафа огромную миску, Грегори налил в нее бутилированной воды и поставил рядом с собакой. Хаска бросила кусок телятины прямо из пасти и принялась лакать воду так, будто вовек ее не видела, и не остановилась, пока не лизнула дно пустой миски. Грегори незамедлительно подлил собаке еще, выливая остатки воды из бутылки.

– На фотографиях с места гибели Ван Смут рядом с телом лежал поводок, – очнувшись от дремы, пояснил Адам и погладил измученной животное по длинной опаленной шерсти. – Поводок был, а ошейника нет, – продолжил он с грустью в голосе и все гладил и гладил псину, даже не замечавшую на себе чужих прикосновений. – Она осталась совсем одна, пап, я не мог ее там бросить, – Адам словно извинялся, что привел в дом животное, вот только злости на него отец не держал.

София, правда, будет в шоке, но, черт возьми, Грегори же хотел пса, и вот он. Невольно вспомнилось, что он еще хотел и внуков, и младший отпрыск таки его осчастливил, хоть и сильно при этом озадачил. Грегори в очередной раз подумал, что своих желаний все же стоит опасаться сильнее, чем он думал. Он хотел пса – Адам привел в дом полуживую хаску, хотел внука – Лиам привел в дом Эванс. Грегори бы предпочел в первом случае – ретривера, а во втором – девушку из достойной семьи, но паскуда судьба не скупилась на подарки и каждый раз играла с Грегори злую шутку. Как ни крути, счет никому не предъявишь. Раз загадал желание под Рождество, теперь, что называется, получите и распишитесь, и даже если вы не то заказывали, это совершенно никого не волнует, поскольку счет уже оплачен.

– Все же это чистопородный хаски, – успокоил Грегори Адама и попутно себя, представив, как утром будет представлять это жене. Каламбур, как и выражение лица Софии наутро, был весьма неоднозначен. – Хоть и нашел ты ее на помойке, – Грегори приблизился к собаке и отшатнулся, а вонь от животного сомнений в месте встречи не оставляла.

– Совсем одна, – Адам его не слышал. – Никто не пришел, пап, понимаешь, никто, – сын поднял на него глаза, предательски заблестевшие в свете лампы над плитой, и Грегори понял, что слова относились совсем не к псине.

Понял и смолчал. Что можно сказать человеку, чье мировосприятие разбивается вдребезги при столкновении с реальностью? Грегори сам прошел через это путем из ошибок и ошибок и с Адамом, и с Лиамом. За свою жизнь, он наделал их много. Больше, чем мог себе простить, и замызганный пес с помойки лишь их далекий отголосок. Только спустя несколько десятков прожитых лет Грегори начал понимать, что условностями можно и пренебречь, ведь жизнь, к сожалению, всего одна, и деньги не согреют тебя ночью. Их наличие, без малейшего сомнения, предпочтительнее, но, к сожалению, не все за деньги можно купить. Адам же, казалось, въезжал в наезженную Грегори колею, причем сознательно, и сворачивать из нее не собирался, лишь сильнее жал на газ, особенно на крутых поворотах.

– Она сильная, намного сильнее, чем мы думали, – Грегори говорил о собаке не больше, чем сейчас говорил о ней сам Адам, и снова подлил в миску воды, пряча от сына опечаленный и стыдливый взгляд.

– Наша человечность определяется нашей верой, нашими страхами, нашей болью, – Грегори погладил собаку по холке, когда животное, наконец, напилось и подняло морду от миски.

– Именно это и делает нас людьми, Адам, – и опять контекст слов отца был далек от животного, пусть и обладавшего примитивным разумом.

– Ты учил меня, что нельзя недооценивать людей, а я… – сокрушался Адам, разводя руками, и задел дном стеклянной бутылки пол. – Хотел все контролировать… – ненадолго потерял он нить рассуждения и заполнил паузу большим глотком джина.

– Когда я все держал под контролем, то знал, что делаю, видел, что происходит с людьми, когда они переходят грань, видел, как они ломаются, – Адам закрыл глаза, сглатывая стоявший в горле ком и прогоняя день смерти Томпсона из воспоминаний. – Я сам толкал их в бездну, всех их… её… – он с силой ударил затылком о вздрогнувшие дверцы шкафов. – Сам, – повторил он удар, будто наказывая себя этим.