Гамлеты в портянках

В каком-то беспомощном и страшном исступлении выкрикнул Павлушкин последнее «Никогда!» и сам себе поверил. И все вдруг поверили, что никогда, никогда они больше не покурят, хотя у некоторых в карманах лежали сигареты и посерьёзней «Тройки», а «Прима» была так почти у всех.

Если что, у самого Павлушкина под бушлатом грелся сейчас непочатый «Петр I», о котором в начале своей игры курсант запамятовал самым искренним образом. Что там — Илья даже как будто и хотел помнить о чёрной пачке во внутреннем кармане кителя, очень хотел, но вот как-то начисто забыл о ней, как забывает о Петре I нерадивый студент истфака на экзамене. Тут надо даже усугубить, читатель. Павлушкин забыл о своей пачке, как тот студент истфака, который в случае завала экзамена должен угодить… в армию.

Гамлет в портянках явился миру ранним январским утром 2005-го года. Гениально играл Павлушкин, но всё-таки играл, а потому не забывал о перекуре. А другие курсанты даже как бы и забыли, что их лёгкие изнемогли от нехватки никотина, так как чувствовали приближение другой, более глобальной катастрофы. А то! Последняя «Тройка» в мире!

Два впечатлительных курсанта дошли в мыслях даже до того, что пачка у Мультика, скорей всего, уже пустая на три четверти. И Мультик даже как будто в этом и не виноват, потому что — судьба, рок, фатум.

Один курсант проявил редкостный фатализм перед концом света:

— А давайте, пацаны, мультяшную «Тройку» скурим!? — отчаянно предложил он. — А, пацаны!? Скурим, и пропадай всё пропадом! — И почти не было в его душе желания покурить на халяву.

— А давайте! — рванув верхние пуговицы на бушлате, крикнул уже не Мультик, а какой-то рубаха-парень. — У меня три штучки осталось, на всех раскидаем! В следующий раз не зашарю ведь! Палево![36]

И даже как будто верил Мультик, что в следующий раз украсть у него не получится, хоть это и смерть для всех. Однако этим же вечером у него откуда-то взялись три пачки «Мальборо».

Третий курсант (хотелось бы описать его одежду и причёску, чтобы хоть как-то выделить из остальных, но он был бритый и зелёный, как все) привнёс в Апокалипсис на уборке трогательную нотку:

— Мультик просто правильный! Он много не тырит, потому что ему стыдно! Он — человек!

— Не человек я! — в гневе парировал Мультик. — Это тебе стыдно, а мне — нет! Тем более для своих пацанов!

— Не трогать Мультика! — вмешался Павлушкин. — Порешу того, кто скажет, что ему стыдно, что он — человек! Быстрее сдохнем! Повара продукты у нас тащат, он сигареты не тащит — быстрее сдохнем!

— Да вы чё, пацаны?! — закричал Мультик. — Теперь сдохну, но зашарю! Чипок грабану![37] Я не я, если не грабану!

Скорость уборки не только не пострадала от всей этой трагикомедии, но и натурально увеличилась.

— Да и чёрт с ним, с куревом! — через некоторое время заявил Павлушкин. — Перебьёмся.

Между тем все вдруг поняли, что сегодня точно удастся подымить всласть. Это уже даже не обсуждалось. Разрешение на перекур словно вылупилось из воздуха, как цыплёнок, и вкусно пожарилось, как цыплёнок табака. Запах незажженных ещё сигарет уже дразнил, но дразнил приятно, как дразнит детей запах вкусного ужина, который никуда не денется; надо только отца с работы дождаться. И мама как бы говорит: «Не крутитесь возле меня. Через пять минут придёт папа, и сядем за стол».

Птица и ассоциировался у курсантов с тем отцом, который вот-вот должен был подтянуться. Сержант чувствовал, что он попал в какие-то приятные сети.

— Огреть бы тебя лопатой вдоль хребта, Павлуха! — крикнул Птица, и из всех семи ноток, прозвучавших в его голосе, только две (до и фа) были нотками раздражения, остальные — нотками благодушия.

Павлушкин чутко уловил соотношение добра и зла в голосе Птицы и решил, что сейчас самое время малость подлизаться:

— Огрейте, товарищ сержант! От вас и получить не западло!

— Даже не сомневайся. А сигареты у вас по любой есть, сказки мне только не рассказывайте.

— В том-то и дело, что нет, так что перебьёмся. — Курсанты замерли на своих местах и уставились на Павлушкина. — Чё смотрим?! — зло крикнул хитрец. — Работай давай! Не можете что ли без никотина?! Все не могут! Чё сделаешь, если напряг[38]

с куревом!? Скажите спасибо сержанту Птице, что хоть навстречу нам идёт! Работой скажите, а не гнилым базаром! — Тут Павлушкин с каким-то остервенением начал выравнивать сугробы, хотя в таком деле всякое рвение прямо противопоказано.

— На нет и суда нет, а то я хотел добро вам дать — произнёс Птица голосом, в котором слышалась наивная лиса.

— Попался, тушканчик, — сказал Павлушкин про себя и пошло-поехало-понеслось: «Товарищ сержант, «Прима», конечно, у нас есть, но пацаны её за сигареты не считают! Потому что из-за вони её запрещено курить!

— Ну, на улице же курите иногда, — заметил Птица.

— Так иногда, что почти никогда.

— Тебе вообще чё надо? — спросил Птица.