Гамлеты в портянках

— Вру, товарищ подполковник, — преданно посмотрев в глаза офицеру, признался Павлушкин и зачем-то добавил для убедительности: «Нагло вру».

— Ну, злодеи! — довольно усмехнулся комбат. — А сержант ваш где?

— Он это… в туалет отлучился. По большой нужде. Живот, сказал, прихватило. Понос, видать.

— Неужто съел чего?

— Грибы, сказал, мать прислала. От грибов, видать.

— Да ну.

— Больше не от чего, товарищ подполковник. Оно всегда так: насобирают в лесах всякой дряни, а потом травятся… Сказал, что прямо днище отрывает.

— Это он, сынок, вам наврал. Отрывало бы днище — он бы в родной батальон побежал, дотуда ближе. А он рванул в соседний.

— Может, отпустило по дороге? — неподдельно удивился Павлушкин. — Оно так бывает. Сперва прихватит, а потом вроде ничё, терпеть можно… Он по любой за таблетками в соседний батальон побежал, чтобы повторного приступа не случилось. Птица всегда на упреждение работает.

— Сыно-о-ок, — погрозив пальцем, сказал комбат.

— Вы же знаете, почему я так, — понурил голову Павлушкин. — Всю жизнь ведь с нами.

— На войне тоже меня дезинформацией кормить будешь?

— Никак нет!

Сказав это, Павлушкин поглядел в ту сторону, где, по его мнению, находилось родное село. Взгляд его подёрнулся патриотической дымкой. В мыслях он уже командовал гаубицей Д-30, потому что командир орудия, сержант Кузельцов, был, конечно, убит, а наводчик Герц, который должен был первым замещать командира, неопасно для жизни ранен. Павлушкин и холм в Шушенском выбрал, с которого стрелять по неприятелю было наиболее удобно.

— Илюшенька, солдат ты наш родной, — как будто голосили женщины, старики и дети, — оборони нас, кроме тебя некому!

А Павлушкин как будто отвечал им со своей стратегической высоты:

— А ну разойдись по погребам, поубивает к чертям!

Между тем защищал Павлушкин не родное Шушенское, а Иваново, потому что из-за слабой географической подготовки глядел не туда, куда хотел. Невесты из этого города даже не подозревали, что кто-то мысленно кладёт за них жизнь.

— Очнись! — похлопав Павлушкина по плечу, произнёс Бабанов. — Комбат свалил.

— Как свалил? — встряхнув головой, спросил Павлушкин. — Куда?

— Куда, куда — туда! А мы, короче, забили[43] на работу. Достало всё.

Павлушкин осмотрелся. Его товарищи сидели на земле, обняв колени, опустив головы. Только Леденёв, оставленный за старшего, бестолково суетился с лопатой возле помятого сугроба.

— А чё!? — сказал Павлушкин. — Не будем сугроб выправлять, хрен с ним! Как в располагу придём — огребёмся конкретно, зато будем знать за что! А сугроб — хрен с ним! Все сегодня будут проходить мимо и базарить: «Смотрите, артиллерия залупилась[44]! Красавчики!.. О, а чё это Павлушкин с Леденёвым тут ошиваются?! На фига сугроб чинят?! Все ж залупились, а они чё?! Наверно, жопу кому-нибудь лижут!» А мы с Леденёвым будем отвечать: «Мы против всех восстали, а сугроб не виноват! Он, урод такой, нам глаз не радует! Он наше эстетическое чувство коробит, как Герц не скажет! Для сержантов делаем?! Нет! Для комбата?! Да пошёл он в данном конкретном случае! Для Путина?! Пусть катится вслед за комбатом! А мы тут для себя! Чтобы, может, один раз за день тут пройти, мельком на сугроб взглянуть и… жрать от такой лепоты, слепленной самолично, перехотеть! А, Леденёв?!»

— Ну, не знаю насчёт «жрать».

— А я тебе говорю, что я уже перехотел! Бабанов, завтрак — твой! Мультик, обед разделишь со Скатовым!

— А ужин кому? — спросил Оконешников.

— Ужин отдай врагу! — понесло Павлушкина. — «Махру» какого-нибудь угощу! Вот охренеет-то! Я от его удивления ещё больше жрать перехочу! Нет, курить перехочу! Всё курево «махре» раздам, чтобы перехотеть спать!

Потоки курсантского смеха, выброшенные из лёгких, породили ветер. Солдаты поднялись, разобрали инвентарь, и под звёздным небом закипела такая работа, что через некоторое время Павлушкин даже стал окорачивать товарищей:

— Без кипиша![45] Уйми трудовой зуд! Не за тарелкой бигуса сидите!

Снежный параллелограмм поднялся за бордюром дороги быстро. Команду Леденёва «строиться!» курсанты проигнорировали. Павлушкин, Бабанов и Мультик прохаживались вдоль сугроба, подтёсывали шероховатости и совещались.

— Может, увеличим стену? — предложил Бабанов. — Я за дополнительным снегом к соседям сгоняю.

— А потом можно кирпичи на стене вырезать, — расширил идею Мультик. — Как будто из кирпичей стена будет.

— И снеговиков на стену, — углубил идею Павлушкин. — Как будто часовые. Только носы не из морковки надо. Пацанов нехватка долбит[46] — сожрут. Из сосулек надо. На крыше бани насшибаем.

В творческом экстазе мастера хоть и помнили о времени, отведённом им на уборку, но были готовы пожертвовать им ради искусства. После возвращения в казарму неуставной сугроб грозил артиллеристам неприятными последствиями, но этот факт никого из парней не пугал.

Однако пострадать за искусство не так-то легко, потому что этому постоянно мешают птицы низкого полёта.

Строиться! — крикнула вернувшаяся в родные края Птица, синяя в районе правого глаза. — От комбата огрёбся! В темпе!

Глава 7