— Правильный что ли? — Взгляд Павлушкина помутнел. — Глянь на Калину, он как раз по раздаче топает. Умоляет её взглядом, гондон. Нет, ты смотри, как клянчит. Вот падла-то, совсем гордости нет! Думает, она расщедрится. А она сквозь него смотрит. Не, а как ещё, если он просвечивает от нехватки? Она в нём мужика не видит, он в ней — бабу. Дожились, блин… Я ей бигус по роже размажу. И Калине. Бля буду — обоим. Жалко только, что порция у меня одна. Свою не займёшь?
— Всё — не ёрзай… Тема одна есть. Сейчас пробить попробую.
Курсанты АРТ взвода шли по раздаче молча, с набитыми слюнями ртом не очень-то поговоришь. На замешкавшихся впереди артиллеристов глухо урчали животы двигавшихся позади.
У Фаненштиля от жадности голода затряслись руки, когда подошла его очередь брать чай. Он попытался совладать с собой. Мучительное напряжение воли отразилось на его лице, но руки продолжали ходить ходуном.
— Прольёт, — подумал шедший позади Герц, и за этим словом не стояло ни сочувствия, ни мстительного торжества за утреннюю стычку, а только констатация.
— Пролью, — клонировал бесстрастную мысль Герца преданный собственными руками Фаненштиль.
Шторм светло-коричневого моря. Холодные наносахарные брызги…
— Возьми мой, — сказал Герц.
— Подмазываешься[74]
или как? — спросил Фаненштиль.— Или как.
— В таком случае — спасибо, но всё равно — отдыхай.
— Странный ты типок, Фаня.
— Кто бы говорил.
Женя Витейкина накладывала бигус и не замечала Герца, который стоял напротив неё. Когда она стала передавать ему порцию, то краем глаза увидела, что он что-то пишет на листке бумаги.
— Что у тебя за листок? — заинтересовалась Витейкина.
— Ваше увольнение.
— А ну повтори.
— Это коллективная жалоба на Вас, составленная по всей форме. В шапке жалобы — имя и фамилия комбрига. То есть в папахе, конечно; он же у нас полковник. В общем, будете не додавать — все начнут подписываться под моими словами. Я уже подписался. — Герц кивнул назад. — За мной — рядовой Павлушкин, его уж не обижайте, не советую.
Витейкина растерянно улыбнулась. Нет, она не испугалась угрозы, потому что давно работала среди солдат и поднаторела в способах, которыми их можно было урезонить. Ей впервые за долгое время работы в армейской столовой сделалось по-настоящему больно и обидно. Надо же было такому случиться, что парень, который так понравился ей, начал не с комплиментов, а с нападок. Он проходил мимо неё три раза в день в течение нескольких месяцев, но она заметила его только сегодня. Больше всего её поразил чистый взгляд Александра, какие бывают у тех парней, которые ещё не познали женщину или познали её один раз, но от волнения, скорости, и липко-сладостной мерзости несвоевременного соприкосновения с тайной природы не поняли или стирали из памяти то, что с ними произошло.
Герц относился ко второму типу. Пилотный половой акт на первом курсе университета с жадной до плотских утех старшекурсницей нанёс сокрушительный удар по психике Александра, опустошил и извалял в нечистотах его человеческое естество. С той ночи секс в сознании Герца был неразрывно связан с пьянкой в знаменитой комнате № 206 студенческой общаги. С некрашеным и затоптанным полом. Со стенами, с которых струпьями свисали дешёвые серые обои в ромбик. С чёрно-жёлтыми подтёками на потолке. С облёванным разноцветным ковриком на входе. С жирными пятнами на занавесках. Со старым обшарпанным холодильником «Бирюса». Со столом, заваленным грязными тарелками и кружками, на дне и краях которых мумифицировалась пищевая грязь. С запачканными помадой окурками в консервных банках. С едким запахом пота, перегара и табачного дыма в воздухе. С ненасытными поцелуями и объятиями сплетённых в змеиные клубки тел в полумраке.
После той ночи целомудрие получило в лице Герца союзника с фанатическими перегибами, человека, не знающего середины, инквизитора половой жизни. После собственного падения ему стал ненавистен любой секс. С любимыми и нелюбимыми. В браке и без брака. Это было уникальное явление в ту наэлектризованную эротизмом эпоху, в которую он жил. Для того чтобы сильно и качественно влиять на студенческое окружение Александр путём изучения соответствующей литературы и каждодневных размышлений детально исследовал и проанализировал проблематику современного полового вопроса. Герц привлёк на свою сторону религию, мораль, нравственность, привлёк всё, что только можно было привлечь, чтобы отвратить друзей и товарищей от самого страшного, как ему казалось, греха. Если бы понадобилось, он, не задумываясь, привлёк бы и самого дьявола, который является врагом занятий любовью в том плане, что пока только так и никак иначе продолжается ненавистный сатане человеческий род. Никто не смеялся над воззрениями Герца в университете. Ни один человек. Потому что он был убедительно страшен и страшно убедителен, когда начинал говорить о физической близости между мужчиной и женщиной и вообще о взаимоотношениях полов.