Ганнибал

Ромула сидела, наклонившись вперед, над коленями, закрытыми ярким длинным платьем, ее полные груди касались бедер, а голова почти доставала до колен. Деревянная рука валялась на стуле. В углу сидела пожилая цыганка, наверное, тетка Ромулы, и держала на руках ребенка. Шторы были задернуты. Выглядывая наружу сквозь узенькую щелочку, Пацци видел слабый свет в одном из верхних окон Палаццо Каппони.

— Я все могу сделать сама. Я могу изменить внешность, и он меня не узнает. Я могу…

— Нет.

— Тогда это может сделать Эсмеральда.

— Нет. — На этот раз голос донесся из угла: это впервые заговорила старшая цыганка. — Я буду заботиться о твоем ребенке, Ромула, пока не умру. Но ни за что не прикоснусь к Шайтану.

Пацци едва понимал ее итальянский.

— Сядь прямо, Ромула, — приказал Пацци. — Посмотри мне в глаза. Может Ньокко сделать это вместо тебя? Учти, я сегодня же отправлю тебя обратно в тюрьму Солличано. Тебе еще три месяца сидеть. Возможно также, что в следующий раз, когда ты достанешь деньги и сигареты из пеленок, тебя поймают… Я мог бы устроить тебе еще шесть месяцев за это, тогда, в прошлый раз. Я могу добиться, чтобы тебя лишили материнских прав. Тогда твоего ребенка заберет государство. Но если я получу отпечатки пальцев, тебя выпустят, ты получишь два миллиона лир и твое уголовное дело исчезнет, а я помогу тебе получить австралийскую визу. Так сделает это Ньокко вместо тебя?

Она не отвечала.

— Ты можешь найти Ньокко? — Пацци сердито фыркнул. — Senti, давай, собирай вещички. Свою фальшивую руку получишь со склада через три месяца или вообще в будущем году. Твое чадо отправится в приют. Оно там прекрасно проживет без тебя — старуха может его навещать.

— ОНО? Как вы можете называть моего ребенка ОНО, коммендаторе?! У него же имя есть! Его зовут… — Она замотала головой, не желая называть имя ребенка такому человеку. Потом закрыла лицо руками, кожей ощущая, как бьется пульс и как дрожат руки, и произнесла сквозь пальцы: — Хорошо, я найду его.

— Где?

— На Пьяцца Санто Спирито, возле фонтана. Там вечерами разводят костер и кто-нибудь приносит вино…

— Я пойду с тобой.

— Лучше не надо. Вы ж его засветите. У вас остается Эсмеральда и ребенок, куда я денусь? Все равно сюда вернусь.

Пьяцца Санто Спирито, красивая площадь на левом берегу Арно, ночью выглядит жалко, церковь в столь поздний час темна и заперта на замок, из набитой людьми траттории «Касалинга» доносятся шум и запахи горячей пищи.

Возле фонтана горит небольшой костер, звучит цыганская гитара, исполнитель демонстрирует больше энтузиазма, нежели таланта. Среди толпы цыган один совсем неплохо исполняет fado. Как только певец заявляет о себе, его тут же выталкивают вперед и поощряют вином из нескольких бутылок. Он начинает с песни о судьбе, но его перебивают, требуя чего-нибудь повеселее.

Роже Ле Дюк, известный также под именем Ньокко, сидит на краю фонтана. Он уже успел чем-то обкуриться. В глазах у него туман, но он сразу замечает Ромулу, появившуюся в задних рядах толпы, по ту сторону костра. Он покупает у уличного торговца пару апельсинов и следует за нею прочь от поющих. Они останавливаются под уличным фонарем на некотором расстоянии от костра. Свет здесь более холодный, чем от костра, и падает он неровными пятнами — ему мешают листья, еще не облетевшие с борющегося с ветрами клена. В этом свете лицо Ньокко становится зеленоватого оттенка, тени от листьев похожи на двигающиеся шрамы. Ромула смотрит на него, держа руку на его плече.

Лезвие ножа выскакивает у него из кулака как яркий тонкий язычок, он очищает ножом апельсины, и кожура тянется вниз длинной тонкой лентой. Он передает ей очищенный апельсин, и она кладет ему одну дольку в рот, пока он чистит второй.

Они быстро заговорили по-цыгански. Один раз он передернул плечами. Она отдала ему сотовый телефон и показала, как им пользоваться. В ухо Ньокко ударил голос Пацци. Через минуту Ньокко сложил телефон и убрал его в карман.

Ромула сняла с шеи что-то на цепочке, поцеловала этот маленький амулет и повесила его на шею тщедушному неряшливому человечку. Он глянул на амулет, проделал несколько шуточных танцевальных па, притворяясь, будто этот оберег жжет ему кожу, на что Ромула только улыбнулась. Она сняла с руки широкий браслет и надела ему на запястье. Браслет легко наделся. Рука у Ньокко была не крупнее, чем у нее.

— Проведешь со мной часок? — спросил Ньокко.

— Да, — ответила она.

Глава 28

Снова вечер, и снова доктор Фелл в огромном каменном помещении выставки «Жестокие орудия пытки» в Форте ди Бельведере; доктор стоит, прислонившись к стене, под свисающими с потолка клетками для проклятых и обреченных.

Он отмечает признаки проклятия и обреченности на алчных лицах посетителей, когда они проходят мимо пыточных инструментов и прижимаются друг к другу в потной frottage, с выпученными глазами, со вставшими дыбом волосами, горячо дыша друг другу в затылок или в ухо. Иногда доктор поднимает к лицу надушенный платок, чтобы отбить слишком мощный запах дезодорантов и полового возбуждения.

Те, что охотятся за доктором, ждут снаружи.