Ганнибал

— Послушайте, мы тут пытаемся заснуть!

— Моа-а-ам! Можно мне попробовать его самвич?

Младенец у матери на руках просыпается и громко плачет. Мать погружает палец куда-то в его пеленки, вынимает, убеждается, что результат отрицательный, и сует младенцу в рот соску.

— Что это вы там ему пытались дать, сэр?

— Это ливер, мадам, — говорит доктор Лектер как можно спокойнее, — я ничего ему не пытался дать…

— Ливерная колбаса. Моя любимая, мне хочется, он сказал, что мне мо-о-ожно…

Последнее слово бесконечно растянуто в пронзительном хныканье.

— Сэр, если вы даете что-то такое моему ребенку, могу я взглянуть, что это?

Подходит стюардесса, лицо ее припухло от прерванного сна; останавливается у кресла женщины с вопящим младенцем.

— Что-нибудь не в порядке? Принести вам что-нибудь? Подогреть ему бутылочку?

Женщина вынимает бутылочку с завернутой крышкой и протягивает стюардессе. Включает лампочку над креслом и, доставая грудь, окликает доктора Лектера:

— Передайте мне, пожалуйста, что там у вас? Если предлагаете что-то моему ребенку, я хочу сама посмотреть. Не в обиду вам, просто у него животик капризный.

Стало уже рутиной, что мы оставляем своих детей в садиках и яслях под присмотром чужаков. В то же время, ощущая свою вину, мы параноидально боимся незнакомцев и поощряем такую боязнь у детей. В случаях, подобных этому, бывает, что за рутинным явлением наблюдает настоящий монстр, пусть даже этот монстр так же равнодушен к детям, как доктор Лектер.

Он передает коробку от Фошона женщине с младенцем.

— Ух ты, какой хлеб хороший! — произносит она, тыча в хлеб пальцем, только что вытащенным из пеленок.

— Мадам, вы можете оставить все это себе.

— Но я не пью спиртного, — восклицает она и оглядывает соседей, ожидая смешков. — Вот уж не знала, что тут разрешают свое спиртное приносить. Это что — виски? Разве такое разрешается пить в самолете? Пожалуй, я оставлю себе эту ленту, если она вам не нужна.

— Сэр, запрещается распечатывать алкогольные напитки на борту самолета, — говорит стюардесса. — Я сохраню вашу бутылку, вы сможете получить ее у входа в аэропорт.

— Разумеется, — говорит доктор Лектер. — Спасибо большое.

Доктор Лектер умел стать выше того, что его окружало. Мог заставить все окружающее исчезнуть. Писк электронной игрушки, храп и извержение газов были просто ничтожными помехами по сравнению с ужасающими воплями, раздававшимися в отделении для буйнопомешанных. Кресло было нисколько не стеснительнее пут. И — как он делал это множество раз в своей камере — он откинул голову назад, закрыл глаза и удалился на покой, в тишину дворцовых палат своей памяти: эти палаты, в большей своей части, были местом совершенно изумительным.

В этот краткий промежуток времени металлический цилиндр, рвущийся сквозь ветер на восток, несет в себе дворец из тысячи палат.

Однажды мы уже последовали за доктором Лектером в Палаццо Каппони; точно так же мы последуем теперь за ним во дворец его памяти…

Фойе — Норманнская капелла в Палермо, строгая, прекрасная и — вне времени; единственное напоминание о смертности всего живого — изображение черепа, высеченное в полу. Когда нет необходимости спешить, чтобы срочно извлечь из дворца памяти необходимую информацию, доктор Лектер часто задерживается здесь; так он поступает и сейчас, чтобы насладиться капеллой. За нею, пронизанное светом и тьмой, высится огромное строение — создание самого доктора Лектера.

Дворцы памяти — мнемоническая система, которая была хорошо известна ученым древности, и масса сведений сохранялась благодаря им, когда вандалы сжигали книги. Подобно этим ученым доктор Лектер хранит невероятные запасы сведений, соотнесенных с различными предметами в тысяче его дворцовых палат; однако, в отличие от древних, у него есть и иное назначение для этого дворца: иногда он там просто живет. Он провел долгие годы среди изысканных коллекций, собранных там, в то время как тело его находилось в отделении для буйных, где от яростных воплей стальные прутья решеток звенели и скрежетали, словно адская арфа.

Дворец памяти Ганнибала Лектера огромен, даже если судить по средневековым критериям. Перенесеный в мир материальный, он мог бы соперничать с сералем Топкапи в Стамбуле, как своими размерами, так и сложностью планировки.

Мы нагоняем Ганнибала Лектера, как раз когда туфли-скороходы его мыслей проносятся из фойе в Большой зал Времен года. Дворец выстроен в соответствии с принципами, открытыми еще Симонидом Цеосским и разработанными Цицероном четырьмя веками позже: он полон воздуха, потолки его высоки, предметы обстановки и картины, украшающие палаты, ярки, поражают воображение, порой абсурдны и даже шокируют, но чаще всего просто прекрасны. Коллекции размещены просторно и замечательно освещены, как в крупных музеях. Но стены здесь не похожи на стены музеев: они не окрашены в нейтральные цвета. Подобно Джотто доктор Лектер украсил фресками стены своего мысленного дворца.