Ганзейцы. Савонарола

Принц Федериго намеревался сесть на корабль в сопровождении той же свиты, чтобы добраться до острова Кипра. Он хотел также надеть на себя прежнюю одежду греческого матроса до прибытия на виллу принцессы Кандорас, где должен был явиться во всём великолепии, сообразно своему высокому сану. Обряд венчания предположено было совершить в капелле королевского замка. Принц Федериго хотел только заручиться обещанием своего отца, короля Фердинанда, что он ни при каких условиях не станет поддерживать притязаний Венеции, которая, вероятно, потребует, чтобы брак Катарины Карнаро был признан недействительным. Со стороны папы нечего было опасаться чего-либо подобного, тем более все итальянские государства были бы крайне довольны унижением высокомерного города лагун.

Но все эти соображения оказались лишними, так как прежде, нежели принц Федериго собрался в путь, пришло неожиданное известие, что Джоржио Карнаро по поручению Совета Десяти принудил свою сестру покинуть Кипр и венецианское правительство объявило прекрасный остров своей собственностью.

Таким образом, все надежды принца Федериго были разрушены одним ударом; но он не жалел ни об утрате острова Кипра, ни о перемене положения приёмной дочери Венецианской республики. Все горячие стремления его сердца относились к прекрасной любимой женщине, с которой он был связан нравственно неразрывными узами. Несмотря на неудачу задуманного им предприятия, он не оставил своего намерения соединиться с Катариной Карнаро; днём и ночью его преследовала одна мысль: увидеть её и договориться с нею относительно средства достижения заветной цели. Сан кипрской королевы служил главным препятствием к вторичному браку Катарины; поэтому принц Федериго решил употребить все усилия, чтобы найти союзников, которые были бы заинтересованы не менее его самого в том, чтобы лишить её всяких прав на престол Кипра. Такой союзницей могла быть Шарлотта де Лузиньян, сводная сестра последнего кипрского короля, которая также носила титул кипрской королевы.

Эта принцесса жила в Риме поблизости от Ватикана, где она приобрела великолепное палаццо и окружила себя двором, который большей частью состоял из греческих изгнанников или греков, добровольно проживавших в Риме для своих научных занятий. В это время в Риме и по всей Италии вошло в моду изучение классической Греции, поэтому потомки древних эллинов пользовались большим почётом в знатном итальянском обществе. Остатки классических произведений искусства собирались с усердием, доходящим до мании. Средневековый Рим не уступал в великолепии древнему городу, хотя это была пышность другого рода. Вместо языческих храмов возвышались величественные базилики с примыкавшими к ним гротами и катакомбами, богато разукрашенные патриаршеские церкви, в которых хранились памятники первых времён христианства. Дворец прежних римских императоров, ставший достоянием немецких королей, всё ещё носил следы былого великолепия; за ним виднелся ряд прочных крепостей, которые, наперекор высшим властям, были воздвигнуты независимыми знатными родами: Орсини, Колонна и пр.

Во время переселения пап в Авиньон средневековый Рим дошёл почти до такого же упадка, как древний город, лежавший в развалинах.

Когда папа Евгений IV вернулся в Рим в 1443 году, то город представлял печальный вид запустения; жители почти не отличались от местных крестьян и пастухов. Они покинули холмы и жили на равнине вдоль извилин Тибра; в узких немощёных улицах, которые ещё больше прежнего были затемнены балконами и арками, бродил скот. На холме, где воздвигнут древний Капитолий, паслись козы; Форум Романум был обращён в пастбище для коров; с немногими уцелевшими памятниками связывались самые наивные предания; церковь св. Петра грозила обрушиться. Когда папа Николай V снова принял господство над христианским миром и разбогател от приношений богомольцев, прибывших в Рим по случаю юбилея для получения индульгенций, то у него явилась мысль украсить свою столицу новыми зданиями и придать ей значение мирового города.