Ганзейцы. Савонарола

В предыдущих столетиях великолепные произведения древнего зодчества были отчасти намеренно разрушены ордами варваров, а частью обречены на гибель фанатизмом христиан. Старые колонны были употреблены на сооружение христианских церквей, мрамор обращён в известь, языческие храмы переделаны в базилики и капеллы. Образцовые произведения греческой скульптуры зарывались в землю с целью уничтожения волшебных чар, так как при господствовавшем невежестве люди видели демоническую силу в обаянии художественной красоты. Всё, чему приписывали языческое происхождение, должно было подвергнуться переделке или полному забвению. Таким образом, нерадение людей соединилось с разрушительным действием времени, чтобы скрыть от удивлённых взоров потомства несметные сокровища древности, которые мало-помалу были забыты и исчезли с лица земли. Простой народ относился равнодушно к этому делу разрушения и даже способствовал ему по своему неведению. Но в описываемое время образованная часть культурной нации переменила образ мыслей и, как это часто случается, перешла от одной крайности в другую, так что в обществе вошёл в моду настоящий культ древнего мира, и именно греческих произведений искусства.

Уже при папе Каликсте III, первом представителе фамилии Борджиа, носившем тиару, высший сан принял светский характер, который ещё больше усилился при его преемниках. Стремление обогатить ближайших родственников и по возможности доставить им почётное положение в свете достигло крайних размеров благодаря полновластию пап и всё более и более отвлекало их от духовных дел. С другой стороны, светскому характеру папской власти способствовало необычайное богатство римской церкви, так как сюда стекались сокровища целого мира.

Таким образом, благодаря достатку, совместно с любовью к роскоши, развилось понимание художественных произведений. Папы окружили себя талантливыми людьми по различным отраслям искусства, отчасти чтобы способствовать их творчеству, а частью с той целью, чтобы с их помощью вызвать на свет Божий бессмертные произведения великого прошлого. При Сиксте IV любовь к роскоши и интерес к искусству достигли крайнего развития; но он и его преемники были ещё связаны церковными воззрениями, так что художники должны были избегать светского направления. В произведениях Луки Синьорелли, Мантеньи, Гирландайо, Сандро Боттичелли, а равно Филиппо Липпи и Пьетро Перуджино во Флоренции, Франческо Франчиа в Болонье, братьев Беллини, Джоржионе де Кастельфранка и Витторе Карпаччо в Венеции, виден тот же характер христианской простоты и смирения, который постепенно уступает место более смелому и светскому мировоззрению.

Естественно, что при вышеупомянутых условиях изучение греческого языка сделалось модным занятием в тогдашнем Риме, и дом кипрской королевы Шарлотты тем охотнее посещался высшим обществом, что здесь можно было всегда встретить греческих учёных и вести разговор на их языке. Дворец королевы Шарлотты по своему устройству соответствовал нравам того времени. Массивные мраморные лестницы вели к жилым покоям, довольно неуклюжим и мрачным. Пол в главной зале и в соседних комнатах состоял из каменных плит; деревянные потолки были украшены живописью и позолотой. Дорогие тканые ковры покрывали белые оштукатуренные стены, вдоль которых стояли большие резные или расписанные лари из дерева; везде были высокие деревянные стулья с резьбой и подушками для сидения, массивные столы с досками из мрамора или с выложенными на них пластинками в подражание древней мозаике. Королева Шарлотта украсила главную залу портретами своих родственников; всюду виднелись собранные ею античные статуи, вазы и бюсты; в столовой весь буфет был уставлен дорогими блюдами, чашами, золотыми и серебряными кубками и красивой посудой, которую не только подавали на стол, но и выставляли напоказ.

Принц Федериго приехал в Рим под вымышленным именем, так как это был самый удобный способ встретиться с умной Шарлоттой де Лузиньян. Хотя при папском дворе и в высшем римском обществе скоро узнали настоящее звание мнимого графа Сполето, но тем не менее, согласно его желанию, с ним обращались запросто, как с частным человеком, и не стесняли его свободы. Он мог беспрепятственно располагать своими действиями и бывать в различных слоях общества под предлогом знакомства с условиями римской жизни.