Гардемарины, вперед!

— Не перебивайте меня! — резко одернул его граф и опять начал рассказывать про мызу, окрестности ее, вспомнил кучу мелочей, где какой двор, да какие покои и в каком из них содержат арестованного. Говорил он медленно, веско, и нельзя было понять, отговаривает ли он от сложного предприятия или дает совет, как лучше его осуществить. Кончил он на неожиданно веселой ноте:

— Я бы вам все нарисовал, да позабыл прихватить письменные принадлежности.

— Но как вы узнали, что там содержится именно наш друг?

— А это до вас не касается. Это моя мыза, моя! И остров мой! А он запрещает мне туда ездить… еще грозится!

Алеша понял, что граф говорит об отце — канцлере Бестужеве.

— Арестованного сторожит наш глухой Харитон. Помимо него караул, и серьезный. — Он вздохнул, словно скука его сморила. — Когда четыре человека, а когда шесть… Каждый вторник в десять вечера они меняются. В субботу у них баня. Запиши.

— Куда записать-то?

— В головку! В головку запиши! — Граф постучал себя по лбу.

— Насколько я вас понял, ваше сиятельство, — Алеша старался говорить убедительно, неторопливо, — вы советуете нам напасть на мызу именно в субботу? То есть послезавтра?

— Ничего я вам не советую, но поторопитесь, потому что Оленева вашего не сегодня завтра переводят в крепость. — Граф открыл дверцу, вдохнул свежего воздуха и крикнул кучеру: — Назад!

После этого он откинулся на подушки, отодвинул шторку на окне и, словно забыв о своем спутнике, принялся внимательно следить за пробегающим мимо городом. Однако далеко они заехали… Вдоль дороги тянутся постройки казенного вида: склады, провиантские магазины, всюду пусто, обыватель мирно спит. За каретой увязалась собака и долго, молча, не лая, бежала обочь дороги, словно не собака вовсе, а волк. На Адмиралтейской набережной у почтового двора Алеша попросил графа остановить карету. Тот равнодушно, не задавая вопросов, исполнил его просьбу.

Алеша спрыгнул на землю, вежливо попрощался. В ответ не раздалось ни звука, но, когда Алеша уже направился к мосту, граф вдруг резко его окликнул:

— Как тебя там… Корсак… вернись!

Алеша пожал плечами, неторопливо подошел к карете, не обижаться же на этого пьяного индюка!

— Белов спрашивать будет, зачем я все рассказал, какая, мол, выгода. — От пьяного благодушия графа Антона не осталось и следа, голос был злой, резкий. — Дак скажи ему — чтобы папеньке досадить. Белов поймет. Трогай! — крикнул он кучеру.

«Ну и новость! — взволнованно думал Алеша, вышагивая по направлению к дому. — Всем новостям новость! Это надобно обсудить, обмозговать. Сашка, возвращайся же наконец! Что ты там делаешь в Петергофе — службу несешь или на пирах гуляешь? Дело-то не терпит!»

При всей важности услышанного из разговора с Бестужевым застряла в сознании заноза, а вернее сказать, осела какая-то муть, словно плесканули туда тухлой бурдой. Последние слова графа просто оскорбительны! Что значит — «Белов поймет»? Почему это Белов должен понять такую гнусность, как предательство отца!

— Стоп, Корсак, — сказал себе Алеша. — Не туда гребешь. Нам до отношений канцлера Бестужева со своим сынком дела нет. Нам надо продумывать детали побега. А вдруг все это вранье? С чего бы графу Бестужеву говорить нам правду?

Знай Алеша, какой разговор предварил свидание их в карете, ему легче было бы понять, какой бурдой плеснули в его незамутненную душу.

Пили, и много, до полного затмения рассудка, вернее, граф Антон пил, а дружок его, Яков Бурин, только играл в пьяного и все советы давал, как из жены Авдотьи или отца деньги выкачать, и еще дразнил, подначивал.

— Дался тебе этот Белов! Что ты о нем забыть не можешь?

— Но ведь это он нашел труп во дворце?

— Гольденберг мертв, забудь о нем.

— Я уж забыл. Я не о Гольденберге толкую, а о Белове. Этот каналья сделал меня посмешищем всего Петербурга.

— Ты сам себя сделал, — бубнил Бурин. — Пить надо меньше!

— Ты в этом не понимаешь ничего, а потому помолчи. Когда дуэль была, я ж на ногах не стоял. Как можно стрелять в бесчувственного человека?

— Так он и стрелял в воздух. Зачем ты руку-то вскинул? Пулю словить?

— Нет, ты меня послушай… Стоит мне только ему сказать, что на нашей мызе томится князь Оленев… Это же капкан!

— Не такой Белов дурак, чтобы поверить тебе на слово.

— А поспорим, поверит! Бьюсь об заклад, не только поверит, но и нападение на мызу организует. А я папеньку-то и предупрежу… И угодит он, милок, под пулю или в крепость.

Бурин мрачно и недоверчиво смотрел на графа Антона, а тот вдруг скривил капризно губы и добавил:

— А может, и не предупрежу…

Мыза Каменный нос

Саша не вернулся из Петергофа и на следующий день, в пятницу, приближалась суббота, которая, по сообщению молодого Бестужева, была на Каменном носу банной, и Алеша на свой страх и риск решил действовать самостоятельно. О нападении на мызу, разумеется, не могло быть и речи — к подобному предприятию следует готовиться долго и тщательно. Алеша думал только о рекогносцировке, ознакомлении с местностью, и вообще, необходимо убедиться, стоит ли на Каменном острову мыза и что она из себя представляет.