Гардемарины, вперед!

Екатерина осталась одна. После ночного разговора с императрицей, где была выиграна такая битва, она позволила себе успокоиться. Ей казалось, если этих писем не было на золотом подносе в гостиной Елизаветы, то их уже и в природе нет — сгорели, сгнили… И они тут же вылезли, словно рука покойника ухватила ее за подол.

Понятно, что к Оленеву письма попали через эту девчонку беспородную — Мелитрису. Все это не выдумка, это реальность, князь Оленев не такой человек, чтобы блефовать попусту. Следствию над Бестужевым и прочими осужденными далеко до конца. Хорошо, если приговор вынесут хотя бы к осени. Но в России с такими вещами не торопятся, а это значит, что проклятые письма имеют по-прежнему огромную ценность для следствия.

Встреча с принцессой Курляндской произошла в церкви во время литургии. Екатерина явилась туда без всякого сопровождения, почти тайно. Болезнь, которую она себе придумала, позволяла нарушить этикет.

Императрица стояла по центру алтаря, несколько поодаль молилась свита. Елизавета не преклонила колени, — видно, раздутые ноги и воспаленные суставы не позволяли долго стоять на коленях, но кланялась она низко, украшенный брильянтами крест на золотой цепи спускался почти до пола, тянул к земле голову.

Герцогиня Курляндская молилась в боковом приделе. Голову ее и горбатую спину покрывал большой кружевной платок, она словно пряталась от всех за колонной. Екатерина незаметно переместилась к ней поближе, опустилась на колени. Молилась великая княгиня страстным, спешным шепотом, произнесенная с акцентом молитва далеко разносилась по церкви. Через полчаса, а может быть, через час она «заметила» подле себя принцессу Курляндскую.

— Ах, милая Екатерина Ивановна. Я вас не узнала, — ласково произнесла Екатерина.

Принцессу редко называли по крещеному имени, ее помнили Ядвигой Бирон, хотя, естественно, никогда не произносили вслух ненавистного имени.

На следующий день принцесса Курляндская посетила «больную». Екатерина приняла гостью в постели, потом велела одеть себя и сервировать стол для кофею и прочих напитков.

Беседа двух женщин была очень сердечной. Прошли те времена, когда Екатерина ревновала мужа к принцессе, особенно обидна была неразборчивость великого князя. Целуйся с красоткой, это еще как-то можно понять, но влюбиться в горбунью! Это просто извращение… Сейчас сердцем Петра владела Лизанька Воронцова, а у принцессы был жених Александр Черкасов.

Тему для беседы найти было легче легкого. Достаточно было произнести вслух имя Карла Саксонского, как беседа заскворчала с живостью шкварок на огне.

— Ах, ваше высочество, вообразите… сиятельный Карл, — голос принцессы скрипнул, — поехали на охоту… Смешно, какая охота в марте? Это просто прогулка в сторону необозримого Ладожского озера. Карл, конечно, замерз, как ледышка… Об этом немедленно доложили государыне.

— Знаю, — скрипнула в ответ Екатерина.

— Она послала мальчишке соболя, — принцесса тут же поправилась светски, — их величество изволили преподнести…

— Да будет вам, — перебила ее Екатерина. — Я тоже получила в подарок соболью шубу.

— Как можно равнять подобное? Вы, ваше высочество, супруга наследника престола. И потом…

— И потом — это было так давно. Это вы хотели сказать?

Вид у обеих был чрезвычайно чопорный и официально-надутый, уж очень обижены они были за Россию.

— Я не признаю намерения канцлера Воронцова относительно Курляндии справедливыми, — осторожно сказала Екатерина. — Государыня далеко не всегда следует его советам.

— О, вы правы. — Принцесса так и зарделась, она не надеялась на столь благоприятный исход беседы — ей обещали поддержку.

— Конечно, в первую очередь я поговорю с моим царственным супругом. Он имеет право входить к государыне несоизмеримо чаще, чем все прочие. Они поговорят… по-родственному. Их высочество Петр Федорович не любит Карла, — добавила Екатерина значительно.

— О, благодарю вас, ваше высочество! Благодарю за участие…

Далее разговор спрыгнул с государственной темы и пошел петлять по дворцовым коридорам и закоулкам — всех ведь надо было обсудить. Сплетничать о том о сем весело и необычайно приятно. На Мелитрису Репнинскую вырулили как бы невзначай, но принцесса тертый калач, дворцовая выучка — это интуиция плюс уменье слушать, сразу поняла: весь этот разговор катился к одному-единственному вопросу, и на этот вопрос надо было ответить без обиняков. Видно, слишком серьезен этот вопрос, если цена, за него предложенная, так велика.

И вопрос прозвучал:

— Репнинская арестована? Кем, Екатерина Ивановна? Что вы знаете об этом, голубушка?

Слово «сгорбилась» вряд ли уместно применять к Ядвиге Курляндской, красиво причесанная голова ее так и втянулась в плечи, в кружевной темный платок, как в черепаховый панцирь. «Всего-то?» — с недоумением подумала принцесса.

— Сам арест я не видела, — сказала она чуть слышно. — Но я видела двух офицеров, которые приходили за ее сундуком.

— Они спрашивали про ларец ее отца?

— Нет. Они забрали все, что было, и ушли.

— Офицеры предъявляли какую-нибудь бумагу?