Гарем как высшая стадия православной нравственности

Но вот тут-то, как оказывается, не всё так просто. Не хотят, хоть убей, «раскрепощаться» «освобождённые женщины Востока», а молоденькая и смышлёная Гюльчатай, хоть она и тянется к грамоте, тем не менее всё равно к товарищу Сухову клеится. И вовсе не потому она к нему клеится, что он ей интересен как мужчина, вовсе нет (так-то, чисто по-женски, ей наверняка тот же Петруха куда симпатичнее); просто Гюльчатай нутром чувствует, что правда — за Хозяином, за Охраняющим и что именно поэтому именно на него ей и надо возложить своё упование. А вот Фёдор Иванович себя хозяином не ощущает и своей подлинной ответственности не понимает, потому что его дело — быть не более чем посредником, который, получив это «наследство» от феодализма, должен передать его неизвестно кому в социализм, где оно, разумеется, весьма и весьма пригодилось бы - но только при условии его разумного использвания. Вы только посмотрите, как дисциплинированны эти, как называет их Сухов, «барышни»: по команде встают, по команде садятся, умеют терпеливо ждать. Ну правда же, сокровище - и это при том, что с дисциплиной при социализме напряжёнка! Нет, не понимает товарищ Сухов преимуществ гарема, поскольку он, даже и оказавшись на положении перекати-поля, тем не менее долг свой помнит, поскольку он со своей Катериной Матвеевной в церкви венчан и, хотя глаз у него при виде всей этой россыпи женских перлов, понятное дело, играет, тем не менее своей супружнице всё-таки теоретически верен. Как и Революции. Тоже теоретически. А вот зато в мечтаниях ему, конечно, насладиться этим многогранным брильянтом более чем приятно, причём на всё это дело он, как и подобает практическому мужику, крестьянину, смотрит вполне себе прагматически, мысленно пристраивая каждую из бабёнок к какой-нибудь определённой отрасли сельской индустрии или домашнего хозяйства: одна у него в мечтаниях косу правит, другая харч готовит… И на фоне всей этой благодати монументально возвышается Катерина Матвеевна, но… НО! Вы только посмотрите на её лицо: ей это дело явно нравится

, и она наконец даёт себе волю отдохнуть, потому что по жизни она (несмотря на свою статность и грудастость) всё ж таки замучена непосильной крестьянской работой — да ещё и в отсутствии мужика, который где-то шляется и мировую революцию устанавливает вместо того, чтобы избу свою собственную восстановить. Ну да, в экстремальных-то ситуациях можно, конечно, и в горящую избу войти, но ведь женщина — это вам не солдат МЧС и не вооружённый до зубов пожарник, и ничего в этом деле поэтического нет, господин Некрасов: нечего тут нам этим экстримом упиваться в ранг национальной добродетели его возводить. А посему: дайте Катерине Матвеевне отдохнуть, дайте ей скрестить наконец свои усталые руки на пышной груди! Пусть теперь другие бабочки в ейном хозяйстве тоже потрудятся: вона их тут сколько собралось. А что Фёдор Иваныч — да он всегда при ней: по другим бабам не шляется (потому как эти, подконтрольные, не в счёт). Вот оно, счастье-то!

Но Абдулла, однако, убил Гюльчатай, убил и Петруху. И по-человечески их, конечно, жалко. А вот в историческом плане — нисколько. Абдулла был суров, но справедлив. Потому что не знает Сухов, как ему распорядится тем сокровищем, которое передаёт ему «старый» Восток. Прпадёт оно при нём, это сокровище, и потому… «не доставайся же ты никому». Безумно, но логично. Потому что в гареме Гюльчатай всегда при деле: и жизнь у неё такая нравственная, что никакой тёте Моте не снилось, и всеми домашними ремёслами она в совершенстве владеет (а вот от Моти ничего кроме сосиски на обед и ужин не дождёшься, и ковры она ткать не умеет)… При Абдулле Гюльчатай была защищена, чего, то бишь защиты, не могут гарантировать ей ни Сухов, ни даже Петруха с его мамашей. Да и пресловутая паранджа — это знак не закабаления, а, напротив того, всё той же защищённости - от возможного насильнка, от дурного влияния. И женщина Востока, пусть даже и самая современная, это, в общем-то, довольно хорошо понимает — в отличие от солдат и офицеров «освободительной» армии Буша, которая в определённой своей части тоже состоит из таких же суховых и петрух, простодушно говорящих: «Гюльчатай, открой личико!» — и получающих ножом в живот от всё той же Гюльчатай, которая вынуждена защищать себя сама, потому что её Абдулла давно уже слинял: он будет лучше нефть воровать и ослиной мочой её разбавлять. Так что и здесь в горящую избу традиции опять вошла женщина.

…Короче, вы поняли, о чём я толкую и к чему веду свою речь. К тому, чтобы Мотя приняла в свой дом беззащитную Ксюшу и несколько изменила название своего общества на более адекватное. Пусть это будет «Общество ревнителей православной гаремной нравственности». Вот тогда оно и будет «самое оно».