А теперь опять поговорим о гареме. И ничего-то в нём безнравственного изначально не было. Просто не было ему особого места в реалиях Римской империи, потому что там другие, адекватные ей, законы действовали: там брак как matrimonium, как сожительство, довольно сносно, до поры до времени, функционировал, в то же время ни в коей мере не препятствуя всем желающим ходить хоть налево, хоть направо, ибо римский гражданин был свободен и сам, без всяких указивок, соображал, где, как и с кем ему спать. Вот другое дело, что пропаганда разврата, именно что пропаганда
, императорами (а особенно благословенным императором Августом) не только не приветствовалась, но даже и жестко каралась (о чём, например, свидетельствует печальная судьба сосланного поэта Овидия). Да, именно так и обстояли дела в Римской империи, однако через несколько веков спустя после её самоликвидации, после изменения геополитической обстановки в целом и после перемещения центра тяжести мировой политики с Запада на Восток исторические условия потребовали нового (или, лучше сказать, хорошо забытого старого) типа социально-семейного устройства, который, замещая или восполняя прежние структуры, имел прежде всего охранительную функцию, что было крайне необходимо в турбулентных условиях завоеваний и экспансий, создания государств и их разрушения. И вот именно таким, адекватным эпохе и её задачам, стал институт гарема как институт национально-охранительный, разумность существования которого так-то, чисто теоретически, должно быть понятна людям, пекущимся о генофонде собственной нации. А вот в гареме генофонд был что надо: там ситуация всегда была под контролем. Опасность передачи венерических заболеваний сведена к нулю. Спиртное не потребляется. Воспитание подрастающего поколения поддерживается на должном уровне. Влияние «улицы» отсутствует. Ну и так далее.И вообще гарем для русского человека — это именно то, что он всегда хотел иметь, но всегда боялся об этом сказать. Но иметь его, разумеется, стоило бы именно в качестве альтернативно-факультативного социально-семейного проекта. О чём русский человек, конечно, всегда догадывался и даже иногда позволял себе, в этом плане, своего рода «оговорки по Фрейду», одной из которых и была сама по себе фабула всенародно любимого фильма «Белое солнца пустыни». Вот смотрите: «старый» и уже, казалось бы, потерпевший историческое поражение Восток в лице Абдуллы вынужденно и не без сопротивления передаёт свою проверенную веками гаремную традицию «новой» власти, представленной красноармейцем Суховым. Но что же делает Сухов? Он ничтоже сумняшеся предполагает приспособить это «наследство» под реалии новой власти и пустить его на нужды социалистического строительства, то есть, пристроив каждую конкретную «Гюльчатай» к своему персональному «Петрухе», начать новую жизнь… на коллективных началах. Нелогично, вообще-то, получается, потому как индивиндуализм и коллективизм неизбежно войдут во взаимопротиворечие.