— Наша программа-минимум, — продолжала Гермиона, перекрикивая Рона и делая вид, будто он не произнёс ни слова, — обеспечить им достойную оплату и условия труда! Программа-максимум — изменить положение закона о неиспользовании волшебных палочек и попытаться ввести их представителей в департамент по надзору за магическими существами, потому что их процент там возмутительно низок!
— И как же мы всё это будем делать? — спросил Гарри.
— Будем набирать людей, — объяснила довольная Гермиона. — Думаю, двух сиклей вступительного взноса — за значок — хватит на финансирование кампании по выпуску листовок. Рон, ты будешь казначеем — наверху я приготовила для тебя жестянку, — а ты, Гарри, секретарь, поэтому запиши всё, что я сейчас говорю, это будет протокол нашего первого собрания.
Наступила пауза; Гермиона сияя смотрела на мальчиков, а Гарри разрывался — его просто бесила Гермиона и забавляла гримаса Рона. Наконец молчание было нарушено, но не Роном, который выглядел так, будто временно впал в идиотизм, а тихим «тук-тук» в окно. Гарри посмотрел через опустевшую гостиную и за стеклом на подоконнике увидел снежно-белую сову в лунном свете.
— Хедвига! — закричал он, спрыгнул с кресла и бросился открывать окно.
Хедвига влетела и, прошелестев по комнате, приземлилась на предсказания Гарри.
— Наконец-то! — воскликнул он, торопясь за ней.
— Она принесла ответ! — возликовал Рон, тыча в скомканный кусочек пергамента, привязанный к лапке.
Гарри поспешно отвязал его и сел читать, а Хедвига, нежно ухая, перепорхнула к нему на колено.
— Что там? — почти беззвучно спросила Гермиона.
Письмо было очень коротким, и писали его, судя по почерку, в спешке. Гарри прочитал вслух:
Гарри,
немедленно вылетаю на север. Известие о твоём шраме — последняя капля в ряду очень подозрительных слухов. Если опять заболит, сразу обратись к Думбльдору — говорят; он пригласил Шизоглаза, а значит, он тоже правильно читает сигналы, даже если он один такой.
Скоро с тобой свяжусь. Мои наилучшие Рону и Гермионе. Будь начеку, Гарри.
Гарри поднял глаза на Рона и Гермиону. Те смотрели на него.
— Он вылетает на север? — прошептала Гермиона. —
— Какие ещё сигналы читает Думбльдор? — недоуменно спросил Рон. — Гарри... что?..
Гарри со всей силы треснул себя кулаком по лбу, спугнув Хедвигу с колена.
— Не надо было ему говорить! — в гневе рыкнул он.
— О чём ты? — удивился Рон.
— Из-за этого он решил, что должен вернуться! — Гарри грохнул кулаком по столу, и Хедвига, возмущённо ухая, перелетела на спинку кресла Рона. — Он возвращается, потому что решил, что я в опасности! А со мной всё в порядке! А для тебя у меня ничего нет, — рявкнул он на Хедвигу с надеждой щёлкавшую клювом, — хочешь есть — лети в совяльню!
Хедвига оскорблённо поглядела на Гарри, снялась с места, больно хлопнув его по голове крылом и вылетела в открытое окно.
— Гарри, — успокоительно начала Гермиона.
— Я иду спать, — отрубил он. — Увидимся утром.
Наверху он переоделся в пижаму и забрался в кровать, но сна не было ни в одном глазу.
Если Сириус вернётся и его поймают, виноват будет он, Гарри. Нет бы ему промолчать. Подумаешь, поболело три секунды — что же, сразу жаловаться?.. Почему у него не хватило ума оставить это при себе...
Он слышал, как вскоре в спальню пришёл Рон, но не стал с ним разговаривать. Гарри долго-долго смотрел на полог над головой. В спальне стояла абсолютная тишина, и, будь Гарри меньше поглощён переживаниями, он бы сообразил, что и Невилл не храпит, а значит, он здесь не единственный, кто лежит без сна.
Глава пятнадцатая. «Бэльстэк» и «Дурмштранг»
Утром, когда Гарри проснулся, в голове у него сформировался чёткий план — видимо, пока он спал, мозг не переставал думать. Гарри встал и в предрассветных сумерках оделся; не став будить Рона, он вышел из спальни и спустился в пустую общую гостиную. Там со стола, где осталась лежать его работа по прорицанию, он взял лист пергамента и написал следующее:
Дорогой Сириус!
Наверное, мне просто показалось, что шрам болел, в прошлый раз я тебе писал в полусне и ничего не соображал. Тебе совершенно не нужно возвращаться, у нас всё в порядке. Не беспокойся обо мне, у меня ничего не болит и вообще всё хорошо.