— Чары Фиделиус. Папа — Хранитель Тайны. И на этот дом мы тоже их наложили, здесь Хранитель Тайны я. Конечно, никто из нас не может больше ходить на работу, но это вряд ли сейчас самое важное. Как только Олливандер и Грипхук достаточно поправятся, мы их тоже переведем в дом Мериел. Здесь не очень много места, а вот у нее полно. Ноги Грипхука сейчас залечиваются, Флер дала ему Костерост; мы, вероятно, сможем отправить их через час или…
— Нет, — покачал головой Гарри, и Билл удивленно посмотрел на него. — Они оба нужны мне здесь. Я должен с ними поговорить. Это очень важно.
Он слышал в своем голосе властность, убедительность, чувство цели, пришедшее к нему, когда он рыл могилу Добби. Все лица теперь были повернуты к нему, все казались в замешательстве.
— Я пойду помоюсь, — сказал Гарри Биллу, взглянув на свои руки, все еще покрытые слоем грязи и доббиной крови. — Затем я должен буду с ними поговорить, немедленно.
Он прошел в маленькую кухню, к раковине под выходящим на море окном. Рассветные краски разгорались над горизонтом, перламутрово-розовые и бледно-золотые, пока Гарри умывался, вновь прокручивая в голове цепочку мыслей, пришедших к нему в темном саду…
Добби так и не смог рассказать им, кто послал его в погреб, но Гарри знал, что он видел. Синий глаз пронзительно посмотрел из осколка зеркала, и затем пришла помощь.
Гарри вытер руки, не обращая внимания ни на красоту сцены за окном, ни на шум голосов остальных в гостиной. Он посмотрел в окно, куда-то поверх океана, и почувствовал, что в это утро он подошел ближе, чем когда-либо, к разгадке всего.
А шрам его все еще покалывало, и Гарри знал, что Волдеморт тоже приближается. Гарри понимал, и в то же время все еще не понимал. Инстинкт говорил ему одно, мозг — прямо противоположное. Дамблдор в гарриной голове улыбнулся, глядя на Гарри поверх своих ладоней, сложенных «домиком», как в молитве.
Гарри стоял совершенно неподвижно, его затуманившиеся глаза наблюдали за тем местом, где над горизонтом поднимался золотой краешек ослепительного солнца. Затем он посмотрел вниз, на свои вымытые руки, и на какое-то мгновение был удивлен, увидев в руках полотенце. Он отложил его в сторону и вернулся в прихожую, и пока он шел, его шрам сердито запульсировал, и в его мозгу стремительно, словно отражение стрекозы на водной глади, промелькнул контур чрезвычайно знакомого ему здания.
Билл и Флер стояли у подножия лестницы.
— Я должен поговорить с Грипхуком и Олливандером, — произнес Гарри.
— Нет, — ответила Флер. — Тебе придьется подождать, ‘Арри. Оньи оба больны, устали…
— Прости, — ровным голосом ответил он, — но это не терпит. Мне нужно поговорить с ними сейчас же. Наедине — и по отдельности. Это срочно.
— Гарри, что, черт возьми, происходит? — спросил Билл. — Ты появляешься здесь с мертвым домовым эльфом и полубессознательным гоблином, у Гермионы такой вид, как будто ее пытали, а Рон вообще отказывается что-либо рассказывать…
— Мы не можем сказать тебе, чем мы занимаемся, — решительно произнес Гарри. — Ты в Ордене, Билл, ты знаешь, что Дамблдор поручил нам миссию. Мы не должны говорить о ней с кем-либо еще.
Флер издала раздраженный звук, но Билл не взглянул на нее — он смотрел на Гарри. Его изборожденное глубокими шрамами лицо было абсолютно бесстрастным. Наконец, он сказал:
— Хорошо. С кем ты хочешь поговорить сначала?
Гарри поколебался. Он знал,
— Грипхук, — произнес Гарри. — Сначала я поговорю с Грипхуком.
Его сердце колотилось, словно он только что быстро бежал, а потом убрал огромное препятствие.
— Тогда пошли наверх, — и Билл двинулся первым.
Гарри поднялся на несколько ступеней, после чего остановился и оглянулся назад.
— И вы тоже мне нужны! — позвал он Рона и Гермиону, тихонько стоявших в тени за дверью гостиной.
Они оба вышли на свет с выражением странного облегчения на лицах.
— Как ты? — спросил Гарри у Гермионы. — Ты была невероятна — состряпать такую байку, когда она тебя так мучила…
Гермиона слабо улыбнулась; Рон одной рукой покрепче притиснул ее к себе.
— Что мы теперь будем делать, Гарри? — спросил он.
— Увидите. Пошли.