— Можно я останусь с вами? — тихо спросила Гермиона-на-портрете. — Пожалуйста… Можете, если хотите, меня занавесить. Или повернуть портрет к стене.
— А тебе не будет… тяжело? — осторожно спросила Гермиона. — Ведь Гарри только здесь.
— Нет. Я чувствую все, что и ты. Он ведь с тобой… значит, он со мной. Гарри…
— Мы не будем тебя занавешивать, — сказал Гарри. — Оставайся с нами, Гермиона.
Он не мог сказать, когда наступил сон. Будто всего лишь минуту назад лежал, закрыв глаза, счастливый и измученный любовью — а сквозь веки уже просачивался дневной свет. Сон таял постепенно, так что, вспоминая вчерашний день, он сначала подумал, что все это — продолжение сна. Окончательно же его разбудил тихий разговор двух совершенно одинаковых голосов.
— С добрым утром, Гермиона. Спасибо вам за эту ночь.
— Бедняжка — тебе приходится спать за столом!
— Да ничего страшного, — негромкий смех. — Я же портрет. У меня не затекают мышцы, не сводит шею… Я никогда не устаю, да и сплю только для удовольствия. Мне не нужно есть и пить, но я могу это делать — тоже ради удовольствия. Не так уж и плохо быть нарисованной.
— А тебе не бывает скучно? Или одиноко?
— Нет. Я почти не ощущаю время. А если здесь надоест, могу сходить в гости к другим портретам, или отправиться в путешествие по магическим картинам — знаешь, сколько их на свете? За сто лет не обойдешь, да и постоянно появляются новые. Целый мир! Даже картины некоторых маглов для нас доступны — я, наверное, первая это открыла. Я бывала в картинах Леонардо. И в совсем невероятных. У Ван-Гога, например…
— Здорово! Только потише — Гарри разбудим.
— Да он не спит! Смотри — у него веки подрагивают. Гарри! Молодость проспишь!
Гарри открыл глаза, приподнялся на локте и картинно вздохнул.
— Рон был прав, — задумчиво сказал он. — Любовь — это тяжкая доля, особенно с такой наблюдательной и проницательной подругой… а теперь уже и в двух экземплярах!
Ему хотелось произнести это, отправив взор куда-то в неведомую даль — но не получилось. Обе Гермионы были обнажены, обе находились в поле зрения, и удержаться от восхищенной улыбки было просто невозможно.
— Короче, — подытожила Гермиона, — вставай!
— Я бы еще полежал, — осторожно возразил он. — С тобой…
Она задумалась, но Гермиона-на-портрете с огорчением возразила:
— Лаванда может вот-вот вернуться.
Гарри вскочил и начал одеваться.
— Жаль… — сказал он. Портрет Гермионы сочувственно кивнул.
— Ничего, — утешающее сказала ей Гермиона, — нам обещали свою комнату, и мы заберем тебя к себе. Хочешь?
— Конечно! Знаете, я тут подумала…
— Что?
Не ответив, она подняла с пола мантию и начала одевать на себя. Гермиона, заправляя рубашку, пристально смотрела на нее.
— Что, Гермиона? — настойчиво спросила она — и осеклась.
— Слишком уж сумасшедшая мысль… — пробормотала та.
— Но ты уверена, да?
— Да, почему-то уверена. Ведь все сходится.
— О чем вы, девочки? — с беспокойством спросил Гарри.
Они глянули на него и опять уставились друг на друга. Потом Гермиона подошла к портрету и коснулась его ладонью. Ее двойник сделал то же самое. Их ладони соприкоснулись, обе ахнули и отдернули руки.
— Что такое? — Гарри шагнул вперед. — Что вы делаете?
— Все в порядке, Гарри, успокойся, — быстро сказала Гермиона. — Мы просто проверили одну мысль.
Она взяла его за плечи и, глядя на него горящими глазами, сказала:
— Я могу войти туда, понимаешь? И я хочу попробовать.
— Нет! — он схватил ее за руки.
Ее лицо вытянулось от огорчения.
— Гарри… — почти умоляюще прошептала она. — Пожалуйста! Никакой опасности нет, поверь!
Он колебался, видя, как в ней борются желание попробовать и нежелание причинять ему боль; и чувствовал, как в нем самом страх снова ее потерять борется с доверием к ее уму и интуиции… В конце концов доверие победило, и он, отпустив ее, молча кивнул. Теперь уже колебалась Гермиона.
— Если ты не веришь…
— Я верю, — перебил он. — Просто мне страшно.
— Я понимаю, Гарри. Подумай — мы же сейчас Круг. Ты в одиночку вытащил меня из Страны Мертвых. Значит, сейчас сможешь вытащить откуда угодно.
— Да, ты права… — он через силу улыбнулся. — Но мне все равно будет страшно, так что… не обращай внимания, и все.
— Какой ты замечательный, Гарри!
Она поцеловала его и шагнула в портрет.
И исчезла. Гарри прошиб холодный пот. На портрете была только одна Гермиона: спиной к нему — но в мантии.
— Получилось! — она повернулась, ее лицо сияло. — Гарри, смотри — получилось!
Она вытянула руку — и рука высунулась из портрета. Гарри схватил ее.
— Здорово! — пробормотал он. — Только… кто ты? Кто из вас обеих?
— Мы обе! Ты не понял? Мы же слились!
— Ты же в мантии.
— Ну и что… А!
Гермиона провела руками по мантии, рассмеялась и задрала ее до подбородка. Под ней были джинсы и рубашка — хотя Гермиона-на-портрете надела ее на голое тело. Гарри с облегчением перевел дух и улыбнулся.
— Замечательно! Ты умница, Гермиона! А когда ты вернешься сюда, ты там останешься?
Она заморгала, пытаясь понять, потом рассмеялась: