Где кончается мир

Клейты почти опустели. Разных мальчишек отправляли за едой к разным клейтам, чтобы ни один не знал точно, в каких пусто, а в каких ещё есть птичье мясо. Все выщипанные перья были собраны в попытке хоть немного приподнять их тела над холодными камнями во время сна. Они беспрестанно чихали, а кожа их кишела паразитами. Зудящая, в струпьях и болячках, она то и дело трескалась, как панцирь у выросших крабов. Мальчишки словно вырастали из собственной кожи, несмотря на куда как скудное питание.

У устья пещеры в котелок непрерывно капала вода – кап-кап-кап – словно само Время неумолимо истекало, секунда за секундой. Это было последнее, что они слышали, когда засыпали, и первое – когда просыпались. Передышку они получали только когда вода в устье пещеры превращалась в лёд, и тогда холод оказывался худшей пыткой, чем бесконечное капанье.

* * *

Кеннет, Хранитель Дней, сказал, что настал День Всех Святых. Он сказал это с вызовом на лице – попробуйте, мол, поспорьте, так что все поняли, что это Кеннет, а не календарь решил, что сегодня Праздник Всех Святых.

– А точно не Рождество? – спросила Джон. – День Всех Святых уж явно прошёл.

– Кто из нас Хранитель Дней? – протрубил Кеннет.

После первоначального прилива воодушевления он подзабросил свои календарные обязанности. Недели на стенках Хижины разбредались во все стороны, дни пропадали, потому что не нашлось золы, чтобы их записать, по полмесяца исчезало из-за нехватки интереса. Но Кеннет заявил, что настал День Всех Святых, хоть скалы и были покрыты ледяной коркой, а сверху у входа за ночь нарастали сосульки.

– Если Хранитель Дней говорит, что нынче День Всех Святых, пусть так и будет, – сказал Мурдо. – Какая разница-то?

Разницы действительно не было никакой – праздновать было нечем. Но Хранитель Воспоминаний назойливо напоминал им об осенних праздничных днях на Хирте – о танцах и представлениях, историях и соревнованиях. В голове Кеннета День Всех Святых ассоциировался с деревенским пиром. Какая-то его часть ожидала пира, просто в благодарность за то, что он сказал, будто сегодня праздник.

– Пировать мы не можем, зато можем устроить соревнования, – сказал Куилл.

Где-то высоко над их головами в склоне Стака была крошечная трещина, позволявшая дождю проникать в камень и течь словно кровь по венам Воина, в конце концов просачиваясь через потолок в Среднюю Хижину. Каждая капля раздваивалась и медленно скатывалась по стене. Четыре дня спустя после дождя капельки образовывались быстрее и чаще. На полу появлялись лужи. Теперь, в разгар зимы, каждый день был четыре-дня-спустя-после-дождя. Они начали ненавидеть эту сочащуюся влагой расщелину в каменном потолке, подмигивавшую им, отражая свет единственной свечи-качурки.

Но в тот день – в так называемый «День Всех Святых» – они дали каждой капельке имя одного из двенадцати пони с Хирты и стали наблюдать, как они соревнуются, стекая по стене, – по двое – на время – на скорость – и борются за звание чемпиона в финале Праздничного Забега. Мальчишки орали до хрипоты, подбадривая своих «пони», так что когда пришло время песен, Хранитель Музыки возглавлял хор лягушек и овчарок – квакающих, кашляющих и рычащих гимны, колыбельные и баллады.

Куилл попытался спеть Мурдинину песню: «Вода так широка…» Но сеть, удерживающая его память, поистёрлась, и в ней открылись прорехи, через которые слова выскользнули и уплыли прочь.

Танцевать пришлось младшим. Старшие были слишком высокими, чтобы встать в Хижине в полный рост. Некоторым из тех, кто не доставал до потолка, когда они только прибыли, теперь приходилось сгибать колени, чтобы не стукаться головами. (Плечо Куилла было радо оправданию не танцевать.)

Пира не было. Костра тоже. Зато они провозгласили Джон Королевой Стака и жирным пеплом от прогоревшей качурки нарисовали корону с острыми зубцами на стене пещеры над её спальным местом. Когда она садилась, прислоняясь спиной к стене, рисунок оказывался прямо над её волосами.

– Можно завтра у нас будет Пасха? – спросил Дейви.

– Баранья башка, – ответил Кеннет. – Пасха не после Дня Всех Святых.

– Нет, сначала должно прийти Рождество, Дейви, – мягче объяснила Джон.

– Кто тут Хранитель Дней? – рявкнул на неё Кеннет. – Рождество придёт тогда, когда я скажу.

Донал Дон поёрзал и вытащил из-за спины какой-то камень, будто он вдавливался ему в спину. Потом перевернулся на живот, чтобы заглянуть в открывшуюся щель. Оттуда он вымел гору гниющего мусора, напоминавшего надутые ветром листья. Это были лапки – лапки тупиков. Каждый день с видения Юана Дон отрывал от каждого съеденного им тупика по лапке – лапка в день – и совал их в эту дыру: вёл счёт времени. Тайное развлечение, поскольку остальные вроде как следили за календарём. Но Дон всё-таки был человеком осторожным и доверял самому себе больше, чем остальным.