Где-то во Франции

– У меня и шиллинга собственного не было. За все платил мой отец. Даже сейчас: все, что у меня есть, – это мое жалованье.

– Так твои родители не позволяли тебе работать? – спросила Роуз.

– Они меня и в школу не пускали. Моя мать сказала, что моя единственная обязанность – выйти замуж за подходящего человека и посвятить свою жизнь ему и нашим детям.

– И у тебя был первый выезд в свет? Вся в белом, с перьями на шляпе?

– Боюсь, но так оно и было.

– И ты танцевала с принцем Уэльским?

– Извини, но разочарую тебя – нет. – Лилли рассмеялась. – Редко кому доводится видеть его исполняющим свои обязанности при дворе. Они совсем не для этого. Нет, – продолжала она, – я мало с кем танцевала. И молодые люди, которых моя мать считала подходящими, на меня даже и не смотрели.

После этих слов воцарилась дипломатическая тишина, нарушенная еще одним вопросом – его задала Анни.

– А кроме балов и всего такого, что ты делала?

– Я почти и не помню. Кажется, это было сто лет назад. Проводила много времени наедине с собой, читала. Если мама ездила в Европу, на воды в Германии, она брала меня с собой.

– А почему ты поступила в ЖВК? – спросила Констанс.

– Я давно уже хотела чего-нибудь в этом роде. Я даже научилась водить машину в надежде, что какая-нибудь служба примет меня. Я подала заявления в ВДП и ТДЧПП, но они меня не взяли. А когда я узнала о ЖВК, сразу же подала заявление. Одно из моих рекомендательных писем подписал капитан Фрейзер.

– Ты говоришь о капитане Фрейзере, который работает в лазарете? – с удивлением в голосе спросила Этель.

– Да, о нем. Он лучший друг моего брата. Он меня убедил, что я смогу. Но теперь…

– Что с ним случилось, Лилли?

Конечно, Констанс и остальные ее подруги, вероятно, задавали себе вопросы.

– Помните тот день, когда лагерь обстреляли в октябре? Он так расстроился. Так рассердился, – сказала она, вытирая слезы, которые начали течь по ее щекам. – Он сказал мне, что я должна попросить о переводе. Сказал, что я его отвлекаю, что он не может работать, когда я здесь.

– Ах, Лилли.

Ее подруги завздыхали одна за другой.

– Я ему сказала, что никуда не уеду. Я не могла себе представить, что уеду куда-нибудь в безопасное место за много миль от фронта. И какую пользу я смогу там приносить? Я нужна здесь. Здесь я полезна.

– Так что ты говорила? – напомнила ей Бриджет.

– Он сказал, что наши отношения на этом кончаются. Наша дружба кончается. И говорил он серьезно. С того дня он не сказал мне ни слова.

– Тебе без него лучше, милая.

Лилли покачала головой.

– Нет, Анни, не лучше. Вот почему мне так тяжело. У меня такие хорошие воспоминания о его приезде в Камбрию – я тогда была маленькой девочкой. А он был совсем другим. Ему, наверно, и двадцати тогда не стукнуло, но ему хватало смелости говорить то, что он думает. Даже моей матери.

– А с чего ему было бояться твоей матери? – спросила Констанс.

– Она очень заносчивая. Держится как королева, и то не всякая. Королева Мария, например, очень застенчива. Но на Робби поведение матери не произвело никакого впечатления. И она возненавидела его за это.

– Ты тоже теперь его ненавидишь?

– Не знаю, Констанс. Я… я не знаю, что чувствую. И не хочу знать, хотя в этом и нет никакого смысла. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Иначе я так никогда и не смогу уснуть.

– Да. Давайте поговорим о Лилли и принце Уэльском!

– Ах, Анни, – застонала Лилли. – Я уже сказала тебе, что никогда с ним не танцевала.

– Но ты ведь его видела, верно?

– О да. Мы с ним играли вместе, когда были маленькими. Мои родители – хорошие друзья короля и королевы. Рассказать вам, как мы ездили в Сандрингем и Балморал?

Лилли долго еще удовлетворяла любопытство друзей, но ее это ничуть не утомляло. Она была рада ответить на все их вопросы, а ее детские воспоминания были приятны и им, и ей самой.

Если бы только она могла поделиться этими воспоминаниями с Робби! Он, наверно, уже тоже знал, что ее тайна раскрыта. Будет ли он гордиться ею? Будет ли он доволен, что она выдержала все испытания?

Она этого никогда не узнает.

– 38 –