Генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830–1904). Портрет на фоне эпохи

Гирс был более спокоен, и в диалоге с монархом его доводы звучали убедительно: «„Что же выиграем мы, если, поддержав Францию, мы ей поможем разгромить Германию?“ – „Как что? А именно то, что Германии не станет и она распадется, как прежде, на мелкие и слабые государства“. Но ведь в этом и заключается вопрос. Едва ли Германия распадется, когда речь пойдет о ее независимости; скорее можно предвидеть конец империи и вообще монархического правления в Германии, торжество республиканских и социалистических начал в случае поражения, но возвращение к прежнему порядку вещей немыслимо. Франция в случае успеха, раз удовлетворенная реваншем, не будет более в нас нуждаться, а враждебное сильное племя останется в непосредственном соседстве вдоль длинной, совсем открытой границы. Министр обратил затем внимание государя на опасность разоблачений, на которые французы вполне способны. Мы имели столько доказательств этому! Так как государь пока желает прежде всего сохранения мира, будет ли удобно оставлять в руках столь непрочного правительства столь компрометирующее нас соглашение, как намечено в записке графа Монтебелло? Не в тысячу ли раз лучше ограничиться принципами, изложенными в документах, обмен которыми состоялся осенью прошлого года? Это соображение, по-видимому, произвело на нашего монарха некоторое впечатление, он сохраняет у себя записку, может быть, чтобы переговорить о ней с военным министром, и высказывает намерение вынести решение позже»¹⁴⁹⁵.

Предложения, привезенные Буадефром, были переданы на экспертизу Обручева. Его записка хорошо известна, она глубоко проанализирована А. М. Зайончковским еще в 1926 году в работе «Подготовка России к мировой войне в международном отношении». Тем не менее мне хотелось бы воспроизвести ее основные доводы. Первое требование Обручева – одновременность мобилизации – многое объясняет не только в позиции России в этих переговорах, но и в его, Обручева видении будущей войны. Без сомнения, он ожидал, что будущая война будет быстротечной, а ключом к победе в ней он считал то, что позже назовут «большим пограничным сражением».

«Весь успех борьбы, – писал Николай Николаевич, – (при равных других условиях) рассчитывается ныне на возможно скорейшей выставке возможно большей массы войск и на упреждении противника в действии (выделено Обручевым. – О. А.). Кто скорее собрал свои войска и скорее ударил на не готового еще противника, тот и обеспечивает себе наибольшую вероятность первой победы, за которой облегчается выигрыш целой кампании»¹⁴⁹⁶

. Таким образом, мобилизация рассматривается Обручевым как реальное начало войны: «Приступ к мобилизации не может уже ныне считаться как бы мирным еще действием, это самый решительный акт войны»¹⁴⁹⁷. Мобилизация, по мысли Обручева, уже означает начало боевых действий, и у противных сторон она должна начинаться одновременно, «ибо та сторона, которая промедлит хотя сутки, может уже горько за это поплатиться»

¹⁴⁹⁸.

Читая эти слова, невозможно удержаться от мысли о том, как верно Николай Николаевич предвидел ситуацию лета 1914 года и последствия, которыми грозили русской армии колебания Николая II. Из этих соображений вытекало требование Обручева к французскому проекту конвенции: «Все решения дипломатии должны быть установлены заранее с вполне ясным определением военно-политической стороны борьбы»¹⁴⁹⁹

. Угроза войны означает одновременную мобилизацию союзников.

Второе требование Обручева исходило из его понимания невозможности изолированного конфликта между великими державами Европы. Характерно, что Николай Николаевич, ссылаясь на опыт Освободительной войны и Берлинского конгресса, писал о двух вариантах изолированных конфликтов России – с Германией или Австрией и Турцией, и хотя Англия не упоминалась напрямую, образ традиционного островного противника присутствовал в подтексте: «Берлинский конгресс был достаточным в этом отношении для нас уроком и научил, кого нам следует считать опаснейшим врагом: того ли, кто непосредственно с нами сталкивается, или того, кто выжидает нашего ослабления, чтобы предписывать потом условия мира»¹⁵⁰⁰.

Конечно же, эти слова Обручева прежде всего относились к двум основным державам Тройственного союза, но в начале девяностых годов их с таким же основанием можно было адресовать и Англии. Ведь конфликт с Австрией, по мысли Обручева, был возможен только из-за Галиции, а галицийская проблема была напрямую связана с босфорской. Будущая война, полагал Обручев, при настоящем положении в Европе может быть только коалиционной, и любые попытки локализовать ее будут невыгодны России. Готовность вести большую войну, противопоставить коалиции коалицию должна подействовать умиротворяюще и на противников, и на колеблющихся союзников.