Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

Майор повернулся к нам и налег жирной грудью на стол. Опора власти горела желанием послушать хороший махровый анекдотец с нехорошим политическим душком.

– А ну, ну! Поглядим, что за дым.

– Про нашу милицию, – сказал папа. – Но мне бы не хотелось здесь…

– Про милицию? – В глазках майора зажглось что-то зелененькое, как у кота, когда он смотрит на птичку. – Ничего, давайте. А где ж их еще рассказывать?

– Значит, один – такой. Подходит пьяный к милиционеру: «Дай ушко, я тебе политический анекдот расскажу». Тот говорит ему: «Ты что, не видишь, что я – милиционер?» – «Это ничего, – говорит пьяный, – я тебе три раза расскажу». Вот в таком духе.

– Та-ак, – сказал майор. – А еще какой? Вы же сказали: «анекдоты», а только один рассказали.

– Второй – совсем дурацкий. И порочит нашу милицию совершенно зря.

– Они все дурацкие, – сказал майор. – И все порочат. Выкладывайте.

– Опять же пьяный, – сказал папа, – идет по улице и орет: «Але, але! Говорит „Голос Америки“ из Вашингтона». Подходит милиционер: «А ну, замолчи сейчас же!» А пьяный – не унимается: «Але, але…» – ну и так далее. Тогда милиционер его окунает в лужу…

– Как это? – спросил майор. – С головой?

– Разумеется. Чтобы пресечь эти выкрики. Но пьяный – не захлебывается, а продолжает из-под воды: «Але… хварыть… хлас… мерк… с Ваш… хтона…» Тогда милиционер садится перед ним на корточки и кричит: «У! У! У!»

– Это ж он глушилку изображает! – догадался майор.

– Я же говорю – никакого отношения к милиции.

Майор закрыл глаза, словно чтоб погасить в них зеленое злое мерцание, и – после долгой выдержки – медленно их открыл.

– Вот что скажу, товарищ Городинский. У вас никого в квартире быть не должно. Этому писателю нашему наружное наблюдение не полагается.

Папа взглянул на меня с торжеством, однако и сам удивился:

– Вы точно знаете?

– Точно, – сказал майор. – Все, что я говорю, всегда точно. Нас бы тогда предупредили. Я бы, по крайней мере, знал. Поэтому ваше предположение, что они бандиты, обоснованно.

Он отодвинулся вместе со стулом, вытянул до живота ящик стола, достал блокнот, из красного пластмассового стаканчика вытащил заточенный карандаш.

– Это называется «оперативный блокнот». Вы мне тут нарисуйте вашу квартиру. Чтоб я все понял, где что находится. – Он повернулся опять к окну. – Митрофанов!

– А? – Митрофанов и его пес обернулись одновременно. Должно быть, пес себя тоже считал Митрофановым.

– Поди сюда, «а»…

– С собакой?

– Как хошь. Можно с собакой, можно без собаки.

Они все же подошли вместе. Пес, положив лапы на подоконник, просунул меж прутьев шумно дышащую пасть. От них обоих в маленькой комнате вполовину уменьшилось света.

– К собаке у меня претензий нету, – сказал майор. – А есть у меня претензии к участковому Туголукову. Как это, понимаешь, у нас непрописанные живут свыше недели, а нам про это ничего не известно? Вот в этой квартире. – Он показал пальцем на блокнот, где уже появились передняя и санузел. Пес тоже поглядел и беспокойно взвизгнул. – И мало что без прописки живут, так еще анекдоты про милицию сочиняют.

– Я не сказал «сочиняют», – возразил папа.

– Это уж мне известно, кто их там сочиняет и зачем. Ты только послушай, Митрофанов!

Папе пришлось, не прерывая занятия, пересказать оба анекдота Митрофанову с его псом. Первый прошел для Митрофанова бесследно, а после второго он было реготнул, показав нам хорошие деревенские зубы с крепкими деснами, но был осечен грозным взглядом майора.

– Как ты считаешь, Митрофанов, это выпады против нас? Или же мне показалось?

– Выпады, – сказал Митрофанов. – И злостные.

– Это я и хотел от тебя услышать. А ты – смеешься.

Пес взглянул на хозяина удивленно, затем, склонив голову набок, принялся разглядывать меня и папу умнейшими ореховыми глазами. Мне показалось, он все же не до конца нам поверил.

– Я сейчас обедать пойду, – объявил майор. – Тут эти должны приехать с задержания, Кумов с Золотаревым. Им сегодня еще работка найдется небольшая, так что пусть подождут, я лично дам инструктаж.

– Устали, поди, Кумов с Золотаревым. Понервничали.

– С чего бы там нервничать? Володьку Боже Мой брали.

– Уже он опять освободился? – спросил Митрофанов.

– Уже ему снова садиться пора, – ответил майор. – Свыше недели погулял.

– Не отстреливался?

– В этот раз нет. А забаррикадировался в доме и грозится горло себе перерезать.

– Не перережет, – сказал Митрофанов.

– Раз грозится, – сказал майор, – значит не перережет. Ну, иди, тренируй дальше.

Пес, взглянув на хозяина вопросительно – принять ли это за команду, с видимым сожалением убрал свои лапы с подоконника и потащился за Митрофановым на лужайку.

Папа вычертил план изящными быстрыми касаниями карандаша, так ровно и точно, как и подобало старому проектировщику плавильных агрегатов для цветного литья. Он даже проставил размеры в миллиметрах. Майор поглядел на него с уважением и стал вникать:

– Так. Эта панель у вас сплошная. А вот эта дверь – к себе открывается или от себя? Ручка – справа или же слева?

Убей меня бог, чтоб я все это помнил. Но папа отвечал уверенно:

– От себя, ручка – справа.